Каменные небеса - Нора Джемисин (2017)

Шаффа обходит ее и садится перед ней на корточки, беря ее за плечи. Тревога на его лице почти – почти – стирает усталые складки, намек на помрачение и прочие признаки той борьбы, что нарастает в нем. Здесь, под землей, его боль усиливается. Он этого не говорит, но Нэссун не знает, почему она усиливается, однако видит это. Но.

– Не верь обелискам, малышка, – говорит он. То, что он это говорит, вовсе не кажется таким странным или неправильным, как должно бы. Нэссун порывисто обнимает Шаффу; он крепко прижимает ее к себе, ласково гладя по спине. – Мы немногим позволяли прогрессировать, – шепчет он ей на ухо. Нэссун моргает, вспоминая несчастную, безумную, смертоносную Ниду, которая однажды сказала то же самое. – Там, в Эпицентре. Мне позволили вспомнить, поскольку это важно. Те немногие, которые достигали статуса девяти– или десятиколечника… они всегда могли чувствовать обелиски, и обелиски тоже чувствовали их. Их тянуло к ним так или иначе. Им чего-то недоставало, они ощущали себя неполными, и, чтобы получить это, им были нужны орогены. Но обелиски убивали их, моя Нэссун. – Он прижимается лицом к ее волосам. Она грязна, толком не мылась после Джекити, но его слова сметают такие мирские мысли. – Обелиски… я помню. Они изменят, переделают тебя, если смогут. Именно этого хотят эти ржавые камнееды.

На миг его руки твердеют, напоминая о былой силе, и это самое прекрасное чувство в мире. Она знает, что в такой момент он не дрогнет, всегда будет рядом, когда он ей нужен, никогда не превратится в просто сомневающееся живое существо. И она любит его больше жизни за эту силу.

– Да, Шаффа, – обещает она. – Я буду осторожна. Я не дам им победить.

Ему, думает она и понимает, что он тоже так думает. Она не даст Стали победить. Как минимум, сначала она получит то, что хочет.

Итак, они решились. Когда Нэссун выпрямляется, Шаффа кивает, прежде чем встать. Они снова идут вперед.

Самый внутренний ярус находится в синей, мрачной тени стеклянной колонны. Эти пилоны больше, чем казались издали, – раза в два выше Шаффы, в три-четыре раза шире, и теперь, когда Нэссун и Шаффа подошли поближе, слышно, что они тихонько гудят. Они стоят кругом вокруг того места, где прежде покоился обелиск, словно буфер, защищающий два внешних яруса. Как частокол, отгораживающий кипящую жизнь города от… этого.

Это: сначала Нэссун кажется, что это самый густой в мире терновник. Эти колючие лозы вьются и переплетаются на земле и поднимаются по внутренней поверхности пилонов, заполняя все доступное пространство между ними и стеклянной колонной. Затем она видит, что это не терновые лозы – листьев нет. И шипов. Просто витые, скрученные, подобные веревкам лианы чего-то, что выглядит древесным, но пахнет как плесень.

– Как странно, – говорит Шаффа. – Что-то живое в конце концов?

– М… может, они не живые? – Они действительно кажутся мертвыми, хотя выделяются тем, что в них до сих пор можно узнать растения, а не прах на земле. Нэссун тут не нравится – среди этих уродливых лоз и в тени стеклянной колонны. Может, пилоны как раз и нужны для того, чтобы город не видел этих гротескных лоз? – И, может, они выросли тут после… всего.

Затем она моргает, замечая что-то новое в ближайшей лозе. Она отличается от остальных вокруг нее. Они-то явно мертвые, сморщенные и почерневшие, сломанные в некоторых местах. А эта выглядит так, словно может быть живой. Она жилистая и местами узловатая, с древесной с виду поверхностью, которая выглядит старой и грубой, но целой. Под ней пол устилает мусор – сероватые комки, пыль, обрывки сухой истлевшей ткани и даже истлевший кусок истрепанной веревки.

Вот с чем Нэссун боролась все время с тех пор, как вошла в пещеру стеклянной колонны; кое о чем она даже не хочет знать. Однако сейчас она закрывает глаза и тянется в лозу своим серебряным ощущением.