Смерть императора - Александр Старшинов (2014)

Он не помнил, как очутился в этом месте, с двух сторон огороженном скалами. Вода? Здесь может быть вода? Боль потихоньку не то что отступала – а притуплялась.

Приск попробовал встать. Его потащило в сторону, он упал на колени. Наконец все же поднялся. Постоял. Где-то внизу – так ему показалось – слышалось журчание воды. Он двигался скорее на ощупь, хватаясь за камни. Шел на звук. В самом деле ручей. Трибун споткнулся и свалился в воду. Воды-то, воды – на три пальца. Он так и стоял на четвереньках. Пил жадно – как зверь. Хлебал воду вместе с камешками и песком. Выплевывал. Где-то за плечом мелькнула тень – из темноты уставились два светящихся глаза – отраженный свет звезд в хищной радужке. Приск схватился за кинжал и невольно охнул от боли, что отдалась под лопаткой. Тень скользнула за камни и пропала. Приск отполз от ручья, поближе к скалам, улегся – с трудом найдя положение, при котором мог более или менее спокойно дышать. Надо поспать – неведомо, что будет утром.

* * *

Утро принесло теплый ветерок – но мягкое его дыхание очень быстро сменилось нестерпимым жаром. С первыми лучами солнца Приск поднялся (боль не то чтобы отступила, но он с ней как-то свыкся). Огляделся – но вокруг были только скалы, заросли тамариска да каменистое русло, по которому сейчас вяло струился ручей. Возможно, через несколько жарких дней вода здесь вообще исчезнет.

Вдали угадывалось что-то похожее на тропу, справа меж скалами лежала вторая долинка. Ручей там тек куда бойчее, а вокруг росла уже начинающая буреть и подсыхать трава. Ив этой долинке пасся его Ураган. Приск не поверил своим глазам! Вот так подарок Фортуны! Жеребец не пропал… вот он – рядом – почти.

Приск спустился и было бегом понесся к своем жеребцу – но боль в груди и спине вновь вспыхнула. Какой там бег! Он тут же перешел на шаг.

Так что же произошло? И когда? Ничего не вспоминалось. Провал… муть…

Приск вошел (вернее, проковылял) в соседнюю долинку. Ураган поднял голову и заржал, признавая хозяина. Звякнул удилами. Рвать траву ему было ой как неудобно, хотя трибун использовал очень мягкие удила по сравнению с теми, что приняты были в римской кавалерии и рвали коням рты до крови. Осторожно Приск подобрался к своему красавцу, похлопал по шее, снял оголовье, вынул удила – пусть спокойно пасется. Все равно сейчас трибун скакать никуда не может. Да и куда скакать? Пришлось расседлать красавца.

Итак, что же на последней стоянке? Приск не помнил – вот же лысая задница! – где именно была эта последняя стоянка.

«О, боги… я же сказал, что найду любую дорогу назад… а я не знаю о последних днях ничего… Или о последнем дне», – уточнил для себя.

Он обыскал снятую с жеребца сумку, нашел там сухари, сыр, чернослив.

«Ну что ж… вроде как меня не ограбили, – усмехнулся про себя, – и то хорошо».

Пожалуй, стоит и самому освободиться от сбруи. Стеная и проклиная парфян и римлян и желая, чтоб все болезни мира покарали их тупого проводника, Приск стянул с себя хатрийскую тунику, а затем освободился от металлического нагрудника. Снял нижнюю тунику. Синяк на груди. От чего? Ясно, что от удара. Копьем? Стрелой? Приск стал ощупывать грудь, вроде как цел, но вот в боку… боль тут же торкнулась, напоминая о себе: осторожней. Скорее всего, ребро сломано. Тут без резких движений надо – чтобы осколок не проткнул легкое. Тогда конец – пойдет носом и ртом кровавая пена – видел трибун такое. Он многое видел. Что же с ним случилось? Может, напал кто? Может, ударили в грудь контусом? Тяжелым контусом катафрактария. Значит, на этом тайном пути им повстречался не кто-нибудь, а катафрактарий? Так? Ничего, никаких откликов в памяти… Или это погоня из Хатры настигла? Нет, не вспомнить с наскока…

Трибун сгрыз пару сухарей с куском сыра, напился во второй раз из ручья. Отдал пару сухарей жеребцу, стреножил Урагана и лег спать.

* * *

«Стой!» – Приск обернулся.