История с привидениями (перевод Александра Крышана) - Питер Страуб (1979)

– Жена римско-католического фермера меня не волнует, – сказал его отец. – Год, проведенный в колледже, дурно повлиял на тебя, Льюис, ты стал груб, – он посмотрел на сына долгим и грустным взглядом. – И я понял, что это грубый век. Грешный и порочный, Льюис. Наш век обречен. Мы рождены в проклятии, и дети наши обречены на прозябание во тьме. Ах, если бы я мог вырастить тебя в более стабильное время, Льюис, когда наша страна была настоящим раем! Раем! Поля – насколько хватало глаз. Поля, щедро одаренные Господом. Сын, когда я был мальчиком, я видел Писание в каждой паутинке. Всевышний тогда наблюдал за нами, Льюис, и его присутствие ощущалось в солнечном свете и в шуме дождя… А нынче мы – словно пауки в огне. – Отец взглянул вниз, на воображаемый огонь, греющий его колени. – И все началось с железных дорог. Это точно, сынок. Железные пути дали деньги людям, в жизни своей не державшим в руках больше двух долларов одновременно. Железный конь испоганил землю, и теперь по стране расползается, как позорное пятно, финансовый кризис. – Он смотрел на Льюиса пронзительно синими глазами Сирса Джеймса.

– Я пообещал ей, что похороню ее в розовом саду, – сказал Льюис. – Они вот-вот должны вернуться с машиной.

– Машиной! – его отец с отвращением отвернулся. – Всякий раз, когда я говорю с тобой о серьезных вещах, ты не слушаешь. Ты отрекся от меня, Льюис.

– Вы слишком накручиваете себя, отец, – сказал Льюис. – Так вы доведете себя до инсульта.

– На то воля Божья.

Льюис взглянул на прямую спину отца:

– Я все понял. – Отец не отвечал. – До свидания.

Не оборачиваясь, отец вновь заговорил:

– Ты никогда меня не слушаешь. Но помяни мое слово, сын, это вернется и будет преследовать тебя всю жизнь. Ты сам себя совратил, Льюис. Нет ничего печальнее для мужчины, чем красивое лицо и опилки в голове. Ты унаследовал внешность и повадки от Лео, дяди твоей матери. Когда ему было двадцать пять, он сунул руку в печь и держал там ее, пока она не стала похожей на обуглившееся ореховое полено.

Льюис прошел через дверь гостиной. В свободной комнате наверху Линда пыталась отлепить от голого тела приставшую простыню. Она улыбнулась ему окровавленными зубами:

– Кроме того, – сказала она, – дядюшка твоей матери, Лео, всю свою жизнь был набожным человеком. – Ее глаза лихорадочно горели, она села на кровати, свесив ноги. Льюис попятился и прижался спиной к голым деревянным доскам стены. – И потом, он видел Писание в паутинках, Льюис. – Она медленно двинулась к нему, приволакивая сломанную ногу. – Ты хотел бросить меня в пруд. Ты видел Писание в пруду, Льюис? Или ты не доверяешь отражению своего красивого лица?

– Все давно кончено, разве не так? – спросил Льюис.

– Так, – Линда подошла настолько близко, что он чувствовал густой темно-коричневый запах смерти.

Льюис, вытянувшись, впечатался в грубую обшивку стены:

– Что ты видела в спальне девочки?

– Я видела тебя, Льюис. То, что должен был увидеть ты. Примерно так.

9

Пока Питер прятался в кустарнике, он чувствовал себя в безопасности. Сплетение гибких ветвей делало его невидимым с шоссе. По другую сторону зарослей, в десяти – пятнадцати ярдах за его спиной, начинался лес – такой же, как перед домом Льюиса. Питер продрался к нему, чтобы понадежнее укрыться от человека в машине. Свидетель Иеговы не сменил полосы движения: отсюда Питер видел крышу его машины – ярко-голубой прямоугольник над безлистными кустами ежевики. Пригибаясь, Питер перескакивал от одного ствола к другому – и дальше. Машина тоже двигалась – дюйм за дюймом. Какое-то время они продолжали в том же духе, как акула и рыба-лоцман. Иногда машина свидетеля подавалась вперед, иногда сдавала чуть назад, преодолевая каждый раз не более пяти – десяти ярдов, и лишь одно чуть успокаивало Питера: ошибки водителя подтверждали, что тот не видел его и гонял машину вхолостую, выжидая, когда Питер выйдет на открытое место.