Птичье гнездо - Ширли Джексон (1954)

Неожиданно получив отставку, я пообедал в свое удовольствие, надел темный галстук, дополнил его мрачным выражением лица, c каким должен ходить врач, и, забыв обуть галоши, отправился к мисс Джонс. Я шел медленно, прокручивая в голове слова, с помощью которых собирался донести до мисс Джонс всю опасность состояния ее племянницы. Стараясь держаться как можно спокойнее, я не мог отделаться от чувства, что все мы, как в детских играх, выбираем команду, и мисс Джонс – очень сильный игрок, без чьей поддержки мне не обойтись.

Я не беру на себя смелость в подробностях описывать мисс Джонс и жилище, в котором она обитала со своей племянницей. Боюсь, мое отношение к мисс Джонс слишком предвзято, чтобы я мог представить читателю ее точный портрет, дом же я нашел чудовищным. Скажу одно: глядя на мисс Джонс, я видел на редкость непривлекательную крупную женщину, властную, с громким смехом и отсутствием вкуса, полную противоположность миловидной племяннице (хотя с Бетси у них, надо признать, было явное фамильное сходство). Дом, расположенный в самом престижном районе нашего города, строил, по всей видимости, предок мисс Джонс – большой оригинал, чьи представления о прекрасном лучше всего выражал эклектичный стиль, распространенный во времена наших бабушек и дедушек, когда признаком хорошего вкуса и благополучия считалось обилие декоративных элементов. Дом мисс Джонс был не просто некрасивым – он был безобразным. Снаружи его украшали многочисленные детали – тяжелое зрелище для тех, кто предпочитает классический стиль. Облепленный деревянными наличниками и причудливыми башенками, он как будто (да, я злой) был создан той же грубой рукой, что и его хозяйка.

Мисс Джонс, должно быть, разделяла эстетические взгляды создателя дома, поскольку во всем чувствовался тот же дух, которым веяло от башенок на крыше, а с нынешней модой у мисс Джонс было куда больше возможностей изуродовать свое жилище, чем сто лет назад. (И прежде чем мадам, сверкая глазами, поднесет мне образец ярко-красной ткани, поспешу признаться: я, миролюбивый человек, провожу часы досуга в комнате, обставленной по женскому вкусу – к счастью, мечты моей покойной супруги о роскошных интерьерах были ограничены ее средствами. Зато у меня есть мое потертое кожаное кресло, а у вас, сэр?) Если первая хозяйка дома занавесила узкие окна парчой, то сейчас на них красовалось нечто чудовищное – дань последней моде. Мисс Джонс попыталась уравновесить башенки снаружи нагромождением декора (она называла это искусством) внутри. В прихожей, где приземленный человек моего поколения ожидает увидеть напольную вазу, или вешалку, или даже зеркало (я убежден, что при миссис Джонс там стоял инкрустированный столик с расписанной вручную и украшенной бисером подставкой для визитных карточек), мисс Джонс поместила огромную, в натуральную (как я полагал) величину обнаженную статую из черного дерева, столь же некрасивую, как она сама. (Я изо всех сил стараюсь отделаться от навязчивой мысли, что статуя изображала мисс Джонс, и в таком случае по размеру она недотягивала до оригинала. Впрочем, это всего лишь мои предположения, которые я твердо решил не развивать, хотя бы потому, что у скульптуры, в отличие от мисс Джонс, не было волос.) Из прихожей на второй этаж вела лестница, некогда красивая и широкая, а теперь опошленная висевшими вдоль нее картинами, авторство которых мне не хочется приписывать мисс Джонс. Я с содроганием вспоминал эти картины и думал о многих мисс Джонс, которые в день свадьбы, смущенно улыбаясь из-под вуали и сверкая фамильными жемчугами, подаренными отцом по случаю торжества, бросали с этой лестницы букет невесты. А затем представлял, как современная невеста, возможно, даже наша Бетси, стоя под этими картинами, не имеющими ничего общего с образом юного невинного создания, с дерзкой ухмылкой швыряет букет в прихожую, где его хватает черная деревянная рука.