Птичье гнездо - Ширли Джексон (1954)

– Но давайте вернемся к вашей племяннице. Я так хочу увидеть ее веселой и счастливой, избавить ее от боли и тревог. Освободить мисс Р. – в наших силах, моя дорогая мисс Джонс.

– Объединить усилия и дать жизнь новому человеку? – без интонации спросила мисс Джонс.

– М-м… да, верно. Можно и так выразиться.

– Пусть хотя бы перестанет натыкаться на мебель, когда ходит по дому. Сначала я не могла вывести ее на разговор – она сидела, раскрыв рот и свесив руки, будто лапки, – потом ее словно подменили – она смеялась, кричала, была такая веселая и довольная, – а потом сбежала и, когда я вернула ее домой… – Мисс Джонс театрально вздрогнула. – Послушайте, постарайтесь войти в мое положение. – Она обезоруживающе улыбнулась. – Вы знаете, я ничего не смыслю в подобных делах и к тому же, боюсь, не особо сентиментальна. Я всегда была здорова в этом отношении и, как большинство людей, считала сума… душевную болезнь позором. – Она жестом попросила меня не перебивать. – Да-да, я прекрасно понимаю, как глупо звучат мои слова. Но, прошу вас, не забывайте: Элизабет росла, у нее был трудный переходный возраст, затем началась эта ерунда, а ведь окружающие ничего не замечали – благодаря мне, которая о ней заботилась. Я не только содержала в порядке дом, чтобы девочке здесь было хорошо, было чем гордиться, но и присматривала за этой безнравственной, порочной, вечно пьяной скотиной. За ее матерью.

Мисс Джонс резко замолчала и прикрыла глаза рукой, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами. Я сидел в растерянности, избегая смотреть на нее. Наконец, глубоко вздохнув, она подняла голову.

– Простите. Вы, должно быть, привыкли к подобным откровениям, доктор, но мне очень больно говорить такое о родной сестре. Пожалуй, налью нам еще бренди.

Несколько минут мы молча потягивали бренди, и я размышлял о печальных подробностях, которые только что узнал о матери мисс Р. Нарушила молчание мисс Джонс. Еще раз вздохнув, она сказала с усмешкой:

– Что ж, я открыла вам нашу тайну, и, кажется, мне стало легче. Я так долго пыталась забыть, какой была моя сестра, так долго не хотела верить, что это могло отразиться на Элизабет… – Она умолкла, а я лишь сочувственно кивнул.

Собравшись с духом, я поставил на столик свой кубок, тоже вздохнул и сказал:

– Я понимаю, вы понесли тяжелую утрату. Но зачем вы заперли Элизабет в комнате, когда умирала ее мать?

– Черт побери! Вы все-таки вытянули это из бедняжки. – Она рассмеялась, как будто я сказал что-то очень смешное, а когда заговорила снова, ее голос уже не был таким печальным. – Что ж, ладно, но имейте в виду: лучше бы вы этого не делали. Увидев мать Элизабет в то утро, я решила, что девочке рядом с ней делать нечего. Я всерьез испугалась, что состояние матери – я имею в виду то, что она умирала, а не душевное состояние – может плохо сказаться на Элизабет с ее чувствительной психикой. У нее был такой тяжелый подростковый возраст, и я подумала… – Мисс Джонс подняла глаза и, увидев мою улыбку, пожала плечами. – Вообще-то, – добавила она, как будто хотела оправдаться, – лет в пятнадцать мы и правда пережили настоящий ад.

– Уверен, вы сделали для нее все, что могли, – неопределенно отозвался я.

– А я уверена, что сделала даже больше того. Знаете, доктор, вы мне все больше нравитесь, и я, пожалуй, расскажу вам правду. Полагаю, вы этого добиваетесь.

– Если чувствуете в себе силы.

Она ухмыльнулась, снова напомнив мне Бетси.