Птичье гнездо - Ширли Джексон (1954)

– Вполне естественно.

– Да, конечно. Что бы подумали люди? Элизабет довольно долго нездоровилось – у подростков бывает, говорили все вокруг. Я называю это нервной лихорадкой.

Не желая обсуждать эти сомнительные попытки ступить на мою территорию, я сказал:

– Должно быть, смерть матери стала очень тяжелым испытанием для вашей племянницы.

– Очень тяжелым, – со скорбным видом подтвердила мисс Джонс. – По правде говоря, моя племянница никогда не вела себя так хорошо, как после смерти матери.

– Это случилось… кажется, утром, вы сказали?

– Около одиннадцати, наверное. Я никак не могла объяснить Элизабет, почему мамы нет дома. Бедняжка все твердила про праздник – возможно, даже день рождения сестры, не помню точно. Вообще, у них вечно были какие-то свои дела. Так вот, я не знала, что еще сочинить про сестру, которая со вчерашнего дня не появлялась дома. Наверняка где-то шлялась, но попробуйте объяснить это ребенку. Элизабет уже достаточно видела и задавала много вопросов. И вдруг входная дверь тихонько открылась – видимо, сестра хотела проскользнуть незамеченной. Она стояла на пороге и…

– Улыбалась, – негромко закончил я.

– Улыбалась, испуганно и как бы вопросительно – надеялась, что ей опять все сойдет с рук. Она держалась за дверь, чтобы не упасть. А я как раз говорила Элизабет… – Мисс Джонс покачала головой и потянулась к бокалу.

– Что было потом?

– Элизабет, само собой, расстроилась, когда поняла, что с мамой что-то не так. Я отвела ее наверх, велела прилечь и сказала, что позабочусь о маме. Разумеется, я позвонила Гарольду Райану, и он приехал. За подробностями вам лучше обратиться к нему. Когда Элизабет узнала, то, конечно же, была потрясена. У нее случился очередной приступ нервной лихорадки.

– Какое несчастье, – осторожно вставил я. – На вас свалилось столько хлопот.

– Приятных хлопот. Конечно, мне было жаль Элизабет – вот так вдруг лишиться матери, – и все же наша жизнь стала лучше. Ребенок не может расти в такой атмосфере. Не то чтобы я осуждаю покойницу, просто ей стоило сразу отдать мне девочку. Он хотел, чтобы Элизабет воспитывала я. Она была мне как родная.

Я вдруг всерьез испугался, что мисс Джонс сейчас заплачет. И даже то, что она встала с дивана и на удивление уверенными движениями подлила нам бренди, меня не успокоило. Сев обратно, она задумчиво поглядела на меня, глубоко вздохнула и сказала с улыбкой:

– Давайте сменим тему. От этой у Морген болит душа. Расскажите лучше о вашей жене.

– О моей жене, мадам?

Она продолжала улыбаться.

– Да, расскажите о ней.

– Она умерла, мадам.

– Я знаю. – Мисс Джонс подняла от бокала удивленный взгляд. – Но какой она была при жизни?

– Она была хорошей женщиной, – ответил я и тотчас подумал, что получилось слишком кратко, даже для того, кто не хотел бы говорить о покойной супруге. – Умной, доброй, смелой, – смягчившись, добавил я. – Она была мне верной спутницей. Ее смерть – огромная потеря.

– Вот как, – обрадовалась мисс Джонс. – Потеря для кого?

– Для меня.

– Вот как. Невосполнимой потерей, я полагаю?

– Совершенно верно, мадам.

– Я порой задумываюсь: каково это – потерять любимого человека? Боль со временем стихает?

– Трудно сказать, мадам. В моем случае… все-таки сестра, мадам. Да, конечно. Женщина, каких немного…

– С чего вы взяли, что немного? – расхохоталась Мисс Джонс. – Я знала нескольких – близко бы к таким не подошла.