– Я думала, ты догадаешься быстрее, царица моя, – просипела низким басом полудница, и Василиса похолодела. Царица хотела было встать, но шелестящие слова нави опутали её, и Василиса не могла пошевелиться. – Слишком поздно, – молвила навь мужским голосом, не переставая ворожить. – Ты обратилась к мраку своей души, ты вняла своим страхам, и теперь тебе придётся испить эту чашу сполна. – Полудница протянула Василисе руку.

У царицы не осталось сил сопротивляться ворожбе – Василиса закрыла глаза и взяла ледяную ладонь Кощея.

Мир растворился во мраке. Первозданном, холодном, всепоглощающем. В том мраке не было горя, но не было в нём и радости. Только вечный покой, обнесённый вечным льдом. И холод. Холод был таким неистовым, что обжигал, будто золотой огонь. Невыносимая боль разливалась по телу пламенем, Василиса не выдержала и открыла глаза: она стояла на льду подле бездонной пропасти, которую хранили древние терема изо льда.

В чёрном небе звенели звёзды, и ледяной ветер пел Песнь немногим слышнее тишины, но совсем настоящую. Песнь подняла с ледяной земли снег и окружила им – Василиса не противилась ворожбе, которая укрывала мир вечным спокойствием. Песнь делалась громче, снег кружил быстрее, и почудилось царице, будто Песнь поёт ей погибшая Злата. Но наваждение померкло, и вместо Златы Василиса увидела чёрную пропасть Колодца, из которой дул ветер Неяви. Ветер закружил вокруг Василисы вместе со снегом, мягко взял царицу за руку и подвёл к самому краю бездны.

– Ты ведь хотела справиться с печалью, – шептала Песнь. – Там нет страхов, нет печали. Нет людских пут. Только спокойствие и тишина.

И Василиса, слушая голос, шагнула во тьму. Головокружительного падения не было – тьма приняла её мягко, и мир померк.

Песнь стихла, и Злата открыла глаза: скованная льдом Василиса лежала на краю пропасти, и бездыханное тело царицы укрывал чёрный туман, что струился из Колодца. Туман клубился, сгущался, наливался тьмой, пока не превратился в птиц – безымянных стражниц Неяви. Птицы расправили крылья и, подхватив Василису, подняли царицу и понесли её в чёрную пустоту Колодца.

Когда птицы, опустившись в бездну, скрылись от глаз, воздух над пропастью задрожал, уплотнился и подёрнулся тёмной пеленой. Тишина сгустилась настолько, что сделалась невыносимой. Туман, паривший над Колодцем, растекался по миру, звёзды в бездонном небе меркли, а северная Заря стихала. Злата, чувствуя неладное, невольно шагнула назад. Люди за спиной царевны обеспокоенно озирались.

– Царевна, – решился нарушить священную тишину Бронимир, но Злата не успела обернуться: низкий утробный рокот раздался из глубин земли. Рокот делался громче, отзывался в груди клокочущими переливами, и мир задрожал. Нестерпимый хруст расколол бытие на части, и от зева Колодца побежали чёрные дымящиеся трещины, вспарывая лёд, будто ножи. Испуганные возгласы людей смешались с гулким рокотанием, и резкий порыв студёного ветра, вырвавшегося из бездны Колодца, повалил сварогинов с ног.

Злата, не выдержав натиска стихии, упала. Опаляющий холодом ветер набирал мощь, дышать становилась всё труднее, поднятый стихией снег вонзался острыми иглами, и царевна, свернувшись на земле, закрыла лицо руками.

Бронимир, с трудом справляясь с ветром, подполз к Злате и закрыл собой царевну от падающих осколков льда.

Неистовый рокот сотрясал землю, мир под натиском чёрного ветра обратился мраком. Холод сделался невыносимым, сгустившаяся чернота мешала дышать. И тут ослепительная молния пронзила бытие, мир расколол невероятной силы гром, и всё стихло. Злата, дрожа, слышала, как бьётся сердце. Тишина вновь овладела Явью.

Царевна медленно сняла с себя руку Бронимира, подняла голову и замерла. Князь, освободившись ото льда, замер тоже.