Она нахмурилась – не понимала, как эти слова связаны с ее вопросом о причине прихода.

– И я пришел к своей жене. – Арен начал раздеваться, изо всех сил стараясь говорить спокойным голосом и аккуратно складывать вещи, а не кидаться ими, как ему на самом деле хотелось. – Пришел к тебе.

– Что, твоя рыжая девка тебя уже не устраивает? – Виктория откинулась назад, и халат распахнулся, обнажая грудь. – Надоела?

Арен не ответил – в ответах на эти вопросы не было никакого смысла. Он просто скинул с себя последнее белье и пошел к жене.

Через минуту раздражение и злость ушли из Виктории, сменившись темным удовольствием от происходящего. Глупых вопросов она больше не задавала – только стонала и кричала, и он прислушивался к ее чувствам так долго, как мог, стараясь продлить наслаждение.

И хотя Арену очень хотелось поскорее уйти, он все же остался. Обнял жену, поцеловал в щеку, радуясь, что она не эмпат, и закрыл глаза.

Глава шестая

«Подари мне лучше какой-нибудь из своих рисунков».

Ложась спать, София вспоминала голос императора, произносящий эти слова. Даже если он сказал это просто так – ей все равно приятно. Безумно приятно. И если уж дарить, то что-нибудь особенное.

София улыбнулась, поворачиваясь на другой бок и закрывая глаза. Она знала, что подарить императору, и от этого ей было легко засыпать.

Она вскочила рано утром, задолго до звонка будильника, даже до рассвета. Боялась, что вечером не успеет нарисовать, да и император может зайти, а вот утром есть время. Да и не станет его величество заглядывать к ней в комнату с утра пораньше.

Подготовила бумагу, акварельные краски и воду. Еще когда София была маленькой, мама научила ее ставить два стакана с водой – в одном мыть кисточку, в другом ополаскивать, чтобы от краски не осталось и следа. Синтия Тали тоже хорошо рисовала, но ей нравилось это занятие далеко не так сильно, как Софии. А отец рисовать и вовсе не любил. Впрочем, он вообще ничего не любил, кроме безделья. Как хорошо, что Элиза с Рози не унаследовали от него этой черты!

Тонким карандашом София наметила контуры лиц Агаты и Александра, а затем, взяв кисточку, стала раскрашивать рисунок. Он оживал под ее руками, как всегда бывало, работа шла легко и приятно, и София чувствовала себя совершенно счастливой. Окружающий мир растворился, и ей казалось, что она парит в небе, сидя не на стуле, а на облаке, и нет ничего, кроме листа бумаги, кисточки, воды, красок и ее воображения.

Спас будильник. София, взглянув на часы, а затем на рисунок, поняла – если она пойдет завтракать, то не успеет закончить. А закончить хотелось. Завтрак же… ну, можно съесть мамину конфету, а потом терпеть до обеда. Не так уж это и сложно. Рисовать ей хотелось намного больше, чем есть!

Решив поступить так, София вернулась к рисунку и закончила его через полчаса. Быстро умылась еще раз, переоделась, обнаружив на платье несколько пятен краски, высушила бумагу заклинанием, аккуратно свернула ее свитком, перевязав лентой, захватила из шкафа две коробки конфет и побежала к наследникам.

София была уверена – император у детей, как и всегда, и не ошиблась. Когда она вошла в детскую, его величество о чем-то разговаривал с Агатой и Александром, сидя на корточках, и, оглянувшись на Софию, приветственно улыбнулся.

– Доброе утро.

– Доброе утро, ваше величество, Агата и Александр, – сказала девушка, подходя ближе и чувствуя, как губы растягиваются в радостной и предвкушающей улыбке. Император поднялся, а дети кинулись к ней, тоже желая доброго утра и спрашивая:

– А что это у вас в руках, Софи? Что?

Она засмеялась – даже если дети королевской крови, они в первую очередь все-таки дети. Милые, любопытные, любящие игры и подарки. Особенно подарки!

– Это вашему папе, – ответила она, протягивая императору свернутый в свиток рисунок. – А это вам. – И София отдала Агате и Александру коробки с конфетами.