Город (сборник) - Клиффорд Саймак

Прямо сейчас персонажи Спектакля сойдут с подмостков и смешаются с толпой своих творцов. И как же творцы отреагируют? Завопят от ужаса? Сойдут с ума?

Что он, Байярд Лодж, скажет Провинциальному Хлыщу?

Что он вообще может Хлыщу сказать?

Но куда важнее – что скажет Провинциальный Хлыщ ему?

Замерев в кресле, Байярд Лодж ждал момента, когда они все сойдут в зал.

Находка

Перевод Е. Корягиной

Эту штуку Джонни заметил в кустах ежевики, когда разыскивал коров. Сквозь кроны высоких тополей опускался вечер, и видно было плоховато, и разглядывать было некогда: дядя Эб и так уже сердился из-за того, что он потерял двух телок и до сих пор не привел. Дядя Эб непременно опять возьмется за ремень, а ведь сегодня ему и так выдали по первое число. И вдобавок без ужина оставили, – за то, что забыл сходить к ручью за свежей водой. И тетя Эм весь день бранилась, – за то, что грядки полол из рук вон плохо.

– В жизни не видала такого беспутного мальчишки! – разорялась она, да не забывала прибавить, что, дескать, ждала от него хоть какой-то благодарности, ведь они с дядей Эбом взяли его к себе и спасли от сиротского приюта, так нет, не умеет он быть благодарным, а только пакостит, и лодырь, каких поискать, и она знать не знает, – и слава богу! – что из него вырастет!

Мальчик отыскал телок в дальнем углу выгона, у рощицы грецких орехов, и погнал их домой, а сам плелся позади и по обыкновению мечтал, как сбежит из дому, хотя и знал, что не сбежит – бежать-то некуда. Впрочем, говорил он себе, где угодно лучше, чем здесь, у дяди Эба и тети Эм, которые ему вовсе не дядя и тетя, а просто чужие люди, взявшие его к себе жить.

Когда он завел телок в хлев, дядя Эб как раз заканчивал доить и все еще сердился, что мальчик, пригоняя других коров, не заметил пропажи.

– Ну вот, – сказал он, – мне пришлось доить и за себя, и за тебя, а все ты: не сосчитал коров, хотя я тебе вечно твержу – надо сначала сосчитать, убедиться, что все на месте. Вот теперь и подои этих двух, – будет тебе наука.

Джонни получил трехногий табурет, подойник и стал доить – а первотелок доить куда труднее, чем других коров, да еще они пугливые; рыжая так его лягнула, что он полетел прямо в сток и разлил все, что успел надоить.

Дядя Эб, видя такое дело, снял со стены ремень и немножко поучил Джонни, чтобы тот был поаккуратнее и помнил: молоко стоит денег.

Потом они пошли домой, и дядя Эб всю дорогу бурчал, что от всякой мелюзги хлопот больше, чем она того стоит, а тетя Эм, встретившая их на пороге, потребовала, чтобы Джонни хорошенько вымыл ноги, а то изгваздает ее чистые простыни.

– Тетя Эм, – сказал он, – мне ужасно хочется есть.

– Ни крошки не получишь, – заявила она, сурово поджимая губы. – Может, если чуток поголодаешь – станешь не такой забывчивый.

– Ну хоть хлеба кусочек, – попросил Джонни. – Без масла, без ничего, только хлеба.

– Молодой человек, – вмешался дядя Эб, – вы слышали, что сказала тетя. Мыть ноги – и в постель.

– Да как следует помой, – добавила тетя.

Джонни помыл ноги и пошел спать. Лежа в постели, он вспомнил ту штуку, которую видел в кустах, и вспомнил, что никому про нее не рассказал – просто не успел, ведь тетя Эм и дядя Эб непрерывно его пилили.

Наверное, так оно и лучше, решил он, и не нужно им рассказывать. Им только расскажи – и они эту вещь отберут, как все у него всегда отбирают. А если не отберут, то сломают или еще что-нибудь учинят, и ему не станет от нее никакой радости.

Единственным имуществом Джонни был старый карманный нож с отломанным кончиком. Больше всего на свете мальчику хотелось получить новый нож, но не дурак же он был просить. Однажды он об этом заикнулся, так дядя Эб и тетя Эм завели на много дней: какое он неблагодарное и ненасытное создание, они взяли его с улицы, а ему все мало, трать еще деньги ему на карманный ножик.