Город (сборник) - Клиффорд Саймак

Джонни объяснил: он боится не их, ведь они добрые, а боится, что про них разнюхают дядя Эб и тетя Эм. Тогда его принялись расспрашивать про дядю Эба и тетю Эм. Джонни пытался растолковать, однако они не совсем поняли и, кажется, подумали, будто речь идет о правительстве. Он еще раз попытался, но они поняли и того меньше.

Наконец, очень вежливо, стараясь никого не обидеть, Джонни сказал, что ему пора идти, и поскольку задержался намного дольше, чем планировал, всю обратную дорогу бежал бегом.

Он благополучно пробрался в дом и лег в постель, но на следующее утро тетя Эм обнаружила у него в кармане спички и закатила целую лекцию о том, как легко нечаянно спалить хлев. Чтобы было убедительней, она принялась хлестать его по ногам, да так сильно, что Джонни, хотя и старался вести себя как мужчина, от боли кричал и подпрыгивал.

Целый день он полол в саду, а перед закатом пошел пригнать коров.

Заросли ежевики были как раз по пути; впрочем, будь они даже в стороне, Джонни непременно завернул бы туда: весь день он не мог забыть, какую ощущал там ласку.

Было еще не совсем темно, ночь только приближалась, и Джонни увидал, что его находка – не живое существо, а просто металлическая штука, словно две сложенные вместе глубокие тарелки, а по краю идет ободок – в точности как у сложенных вместе глубоких тарелок. Металл выглядел старым, как будто пролежал там немалый срок – видны были даже ржавые пятна, какие появляются на долго провалявшейся на улице железяке.

Эта штука пробила туннель в зарослях ежевики и вспахала дорожку длиною футов двадцать; Джонни посмотрел в том направлении, откуда она прилетела, и увидел сломанные ветки на верхушке высокого тополя.

С ним заговорили – без слов, как и ночью, – с добротой и участием, хотя последнего слова Джонни не знал, поскольку в школьных учебниках оно ему не попадалось.

Ему сказали:

– Теперь можно на нас немножко посмотреть. Быстро посмотри – и сразу отвернись. Долго не смотри. На нас – и сразу в сторону. Так и привыкнешь к нам. Понемножку.

– А вы где? – спросил Джонни.

– Прямо здесь.

– Там, внутри?

– Здесь, внутри.

– Ну так я вас не увижу, – сказал Джонни. – Сквозь металл я видеть не могу.

– Он не может видеть сквозь металл, – сказал один из них.

– И не видит, когда звезда не светит, – добавил другой.

– Значит, он нас не видит, – заключили оба.

– Так выйдите, – предложил Джонни.

– Мы не можем выйти. Если мы выйдем, мы умрем.

– Значит, я вас так и не увижу.

– Ты нас не увидишь, Джонни.

Мальчик опять ощутил ужасное одиночество: он никогда не увидит своих новых друзей!

– Нам непонятно, кто ты такой, – сказали они. – Объясни нам, кто ты.

И потому что они были такие дружелюбные, он рассказал, кто он такой, и как осиротел, и как его взяли к себе дядя Эб и тетя Эм, которые на самом деле ему вовсе не тетя и не дядя. Он не стал рассказывать, как с ним обращаются, лупят кнутом, ругают, отправляют спать без ужина, но они и так все это почувствовали, и теперь от них исходило не просто дружелюбие. Теперь было настоящее сочувствие и то, что у них могло считаться материнской любовью.

– Он еще маленький, – сказал один другому.

Они словно протянули руки и крепко его обняли. Джонни, сам того не замечая, опустился на колени и тоже протянул руки к тому, что лежало в кустах, и громко позвал, словно там было что-то, что можно прижать к себе, словно обрел некое утешение, по которому он всегда тосковал. Сердце его выкрикнуло то, чего он не мог сказать вслух, отчаянную мольбу, которая никогда бы не слетела с его губ. И ему ответили:

– Нет, Джонни, мы тебя не бросим. Мы не сможем тебя бросить, Джонни.

– Обещаете?

Его собеседники стали печальны.

– Нам незачем обещать. Наш аппарат сломался, и мы не в силах его исправить. Один из нас умирает, другой тоже скоро умрет.