Город (сборник) - Клиффорд Саймак

Он встал еще до рассвета, спустился мимо древнего покосившегося амбара, перебрался через ручей и зашагал вверх по лугу, заросшему невысокой травой и летними цветами. В сыром от росы воздухе еще висел ночной холодок.

Он гулял до рассвета, потому что рассветов ему было отпущено совсем мало. Когда-нибудь боль нахлынет и уже не отступит. Любая прогулка могла стать последней, и он ловил каждую мелочь: слезинки росы на взметнувшихся вверх лепестках шиповника, птичьи трели в зарослях кустов у канавы.

У тропы, что вилась сквозь кусты у оврага, он увидел машину. И сперва разозлился. Эта штука была непривычной, даже нелепой, а его сердце и мысли в тот момент были готовы принимать лишь самые обыденные вещи. Обыденная, привычная земная жизнь – вот чего он искал на заброшенной ферме, где собирался провести остаток дней.

Он стоял на тропе и разглядывал диковинную машину, чувствуя, как капельки росы на лепестках и утренние птичьи трели уходят на задний план и оставляют его один на один с этим странным предметом, словно сошедшим с витрины магазина бытовой техники. Причем интуиция подсказывала, что перед ним не заблудившаяся в лесу посудомойка, а нечто невиданное и неслыханное.

Машина сияла, но не поверхностным металлическим блеском и не глянцем парадного фарфора. Свет шел словно изнутри. Она была прямоугольной, размером где-то метр на метр с небольшим на полметра. Ни ручек, ни кнопок, ни выключателей.

Он зачем-то подошел и погладил ее теплую поверхность. Ничего не произошло – по меньшей мере в тот момент. В глубине мерцающего металла или какого-то похожего материала ему почудилась невиданная мощь.

Он убрал руку и шагнул назад.

Машина щелкнула. Всего раз, и он понял, что это не просто так – не потому, что она щелкала при работе или когда включалась. Она щелкнула, чтобы привлечь внимание, чтобы показать: я готова выполнить свою задачу.

И чувствовалось, что в чем бы ни заключалась эта задача, машина выполняла ее эффективно и бесшумно.

И тут она снесла яйцо.

Даже потом, после долгих размышлений, он так и не понял, почему именно «снесла».

Яйцо было из зеленого нефрита с белесыми прожилками и изысканной резьбой, в которой угадывались странные знаки.

Он стоял на тропе и разглядывал яйцо, на мгновение забыв о том, откуда оно взялось, поглощенный красотой камня и мастерством резчика. Он сразу понял, что никогда не видел ничего подобного. Он предвкушал, как его пальцы скользнут по поверхности камня и сколь сложной и выразительной окажется резьба.

Он поднял яйцо и нежно сжал его в ладонях, вспоминая экспонаты, с которыми работал в музее. Но музей вдруг оказался полузабытым воспоминанием в тумане прошлого, хотя он ушел оттуда меньше трех месяцев назад.

– Спасибо, – сказал он. И сразу подумал, что очень странно благодарить машину.

Машина безмолвно застыла.

Наконец он ушел – обратно на старую ферму, что стояла на холме над амбаром. Положил яйцо на обеденный стол и не спускал с него глаз, пока готовил завтрак. Он растопил печь и подбросил щепок, чтобы огонь разгорелся побыстрее. Поставил чайник, достал из буфета посуду и накрыл на стол. Затем пожарил бекон и, пока тот сушился на бумажных салфетках, разбил в сковородку два последних яйца.

Он ел, не отрывая глаз от находки, восхищался рисунком и гадал, что могут означать резные знаки. А еще он задумался, сколько такая вещь могла бы стоить. Наверняка много. Впрочем, цена его не слишком волновала.

Резьба его озадачила. Он никогда не видел такого рисунка и не читал ни о чем подобном. В узорах ему виделась красота, сила и какой-то особый характер – все то, что отличает изделия богатой и развитой культуры от дешевых безделушек.