Четыре жизни Хелен Ламберт - Констанс Сэйерс (2020)

Я решила, что французские законы о конфиденциальности в области здравоохранения мягче, чем в США, потому что не могла поверить, что медсестра только что выложила мне всю информацию. Что-то здесь было странно. Потом я вспомнила, что Ив тоже была к нам слишком добра. Медсестра выглядела озадаченно, и тогда я поняла, что видела это выражение раньше – на лице сенатора Хиткоута, когда предложила рассказать о кандидатуре на пост вице-президента. У меня появилось предчувствие.

– У вас что-то на рубашке. – Я указала пальцем, решив начать с чего-то простого. – Я подержу пробирку, а вы отряхнитесь.

Микки стоял в дверях с распахнутыми от удивления глазами.

Медсестра без колебаний протянула мне пузырек и начала отряхиваться.

– О ужас, – пробормотала она. – Что это такое у меня на одежде?

– Не знаю. Похоже на грязь, – предположила я, указывая на идеально чистую белую пуговицу. – Вам лучше сразу ее смыть.

– Да-да, я так и сделаю, – выпалила женщина, спеша по коридору. – Merci.

Я с улыбкой ей помахала.

– Пора убираться, – торопил Микки. – Это было великолепно!

– Подожди, – попросила я.

Зайдя в палату Мариэль Фурнье, я увидела перед собой женщину. Она смотрела в окно. Мадам не была похожа ни на Дельфину, ни на Мишеля Бюссона. Я не знала, что именно хотела узнать, но женщина вдруг заметила меня и улыбнулась.

– Мадам Фурнье. – Я наклонилась. – Я ваша кровная родственница.

Доброе лицо женщины выглядело озадаченным, и я почувствовала укол вины за то, что делала.

– Вкусный суп, – с надеждой похвалила Мариэль.

– Да, – согласилась я. – Суп отменный! Можно вас спросить?

Женщина моргнула, но ничего не сказала.

– Это важно. Постарайтесь вспомнить, хорошо?

– Быстрее, – прошипел Микки, который стоял настороже.

Я протянула руку, чтобы заставить его замолчать, и он возмущенно скрестил руки. Тогда я снова повернулась к Мариэль и присела рядом.

Она посмотрела на мое лицо и прикоснулась к нему.

– Я видела тебя раньше.

Я покачала головой.

– Нет, вряд ли.

Мариэль Фурнье тоже покачала головой.

– Видела. Ты и есть та девушка с картины на чердаке. Она была покрыта старой тканью, и мне сказали не смотреть, но я подсмотрела. Она сгорела по краям. Это была ты. – Она задумалась на мгновение. – Но это ведь невозможно, правда?

Я вспомнила, как Мишель Бюссон взял с собой картину – первую версию Джульетты, которую горничная пыталась сжечь. Это была не самая последняя работа, а та, которую забрала мать.

– Oui, – возразила я. – C’est possible, Marielle.[52] Расскажите мне, что ваша мама говорила о детстве. Она была счастлива?

– О нет, – прошептала Мариэль. – У мамы было ужасное детство. Дед Мишель был настоящим ублюдком. – Женщина жестом пригласила меня подойти ближе. – Суп был замечательным. Мама любила суп.

– Дед Мишель плохо обходился с вашей бабушкой?

Мариэль смотрела вдаль, как будто пытаясь восстановить картинку в голове.

– Думаю, что да. – Она посмотрела на меня. – Но я уже ни в чем не уверена.

Я улыбнулась.

– Отдыхайте, Мариэль.

Сердце снова дрогнуло при мысли о несчастной Дельфине. Она была восхитительным ребенком. Заклинание, наложенное матерью Джульетты, разрушило жизни многих людей.

Я коснулась ее плеча и почувствовала тепло, исходящее от своей правой руки. Тогда я подняла руку и изучила ее, но она оказалась холодной на ощупь. Покачав головой, я все равно осторожно, вначале притронувшись одними пальцами, положила ладонь на плечо Мариэль. Женщина подняла глаза. Ее взгляд стал более пристальным.

– Кто ты? – осознанно спросила женщина.

– Это вопрос на миллион долларов, – засмеялась я.

– Ангел?

Я улыбнулась. Ангел, похоже, был самым далеким от истины ответом.