Четыре жизни Хелен Ламберт - Констанс Сэйерс (2020)

Мы быстро мчались через долины, спелую зелень и холмы цвета пшеницы. Когда водитель свернул направо, меня охватило непреодолимое чувство дежавю. На прошлой неделе я буквально жила в этом месте, только сейчас это был не сон. Все это было похоже на запечатленное воспоминание, немного напоминавшее «Зазеркалье». Я ходила по этим дорогам, когда от них столбом поднималась пыль. Мои ноги были грязными, а кожа сладковатой от детского пота и загорелой из-за того, что большую часть дня я бегала под солнцем.

Таксист проехал около полумили, после чего указал на дорогу, ведущую вниз с холма. Дом Бюссонов по-прежнему стоял на месте, поменяв лишь цвет краски. Передо мной находилось то самое крыльцо, где Мишель Бюссон схватил меня за руку и ущипнул. Я посмотрела на холм и увидела свой старый каменный дом. К моему удивлению, он остался без изменений.

– Вы можете нас подождать?

– Конечно! – кивнул водитель.

Как будто оказавшись в сказке, я вышла из такси и направилась вверх по холму к своему старому дому. Подойдя ближе, я заметила признаки жизни: на веревке висело белье, а к дороге тянулись линии электропередачи. По двору были разбросаны детские игрушки. Как только мы приблизились, до ушей донеслось знакомое кудахтанье кур. Я улыбнулась.

Микки шел рядом со мной.

– За нами потом не будет бежать какой-нибудь гневный француз с дробовиком?

– Нет, если я для начала с ним поговорю.

По правде говоря, мне нравилась моя новая сила, и мне было удобно с ней, как с любимой старой рубашкой. Из этого я сделала вывод, что дар получала не в первый раз.

Я увидела заросшее травой место и, расчистив его, обнаружила каменный колодец, к которому ежедневно ходила за водой. Инстинктивно я обернулась в поисках ведра. Дом находился в плохом состоянии; сельхозтехника и хлам валялись на траве беспорядочными кучами. Я знала точное место в пяти ярдах от колодца, где Мишель Бюссон и его друг схватили Джульетту и изнасиловали. Мне оставалось подняться только на один холм. Вот уже выглядывала крыша Маршана. При виде дома у меня перехватило дыхание. Подойдя к началу каменной стены, я прикоснулась к ней пальцами. Она была не такой высокой, какой я ее запомнила. Воспоминания и образы нахлынули на меня как кадры из старого домашнего видео. Не ключевые воспоминания, а весь поток: ноги на прохладных камнях, голос матери, мягкая ткань в мастерской Маршана и, конечно, сам художник. Калитка была открыта, и я заметила растение в разбитом горшке. Пройдя через двор, я оказалась в летней пустой студии. Почему-то именно эта деталь меня успокоила. Помещение должно было пустовать. Моего Огюста Маршана давно не было в живых.

Я сразу поняла, насколько непростым бывает время. Разве это естественно – становиться свидетелем столь радикальных перемен, вызванных временем? Люди должны жить в маленьких временных промежутках, а события – происходить с удобоваримыми интервалами. Видеть так много жизней и становиться свидетелем прогресса слишком неприятно и почти непостижимо. Это заставляет сомневаться в нашем значении в мире. А чувство значимости слишком уж важно для нашего выживания.

То, что я чувствовала, было неестественным. Я не должна была находиться в это время в этом месте. Джульетте не следовало видеть пластиковые игрушки и линии электропередачи. Но теперь все они оказались здесь.

Запах затхлых камней; легкий ветерок; звук его кисти, скребущей холст… Прилив чувств к Огюсту Маршану вернулся. Мне вспомнилось, как безумно Джульетта его любила.

– У тебя кровь из носа идет. – Микки снял рубашку, надетую поверх футболки, и передал ее мне. – Присядь.

– Нет, нужно уезжать, – возразила я. Вытерев нос тыльной стороной ладони, я почувствовала, что набираюсь сил. Мне нужно было заглянуть в свое прошлое.

Как я и рассчитывала, водитель нас ждал. Микки снова порадовался тому, что я «заколдовала» его, как современная Саманта Стивенс[55].