Четыре жизни Хелен Ламберт - Констанс Сэйерс (2020)

– Да. – Моя рука стала горячей, как будто я положила ее на открытое пламя. Чем дольше я держала, тем яснее становился взгляд старухи. Когда я не смогла больше выносить жжение, я убрала руку. – До свидания, Мариэль.

Выйдя из комнаты, я увидела, как она оглядывается, гадая, куда делась квартира.

– Нам пора, – позвал Микки. – Я уже думал, у нас произойдет семейное воссоединение.

– Ой, заткнись. – Я спрятала пробирку, когда мы выходили через парадную дверь. Мы шли медленно, как люди, которые не крали пузырек с кровью у старухи.

Как только мы вышли на улицу, Микки ускорил шаг.

– Мы как преступники!

– И тебе, я вижу, это нравится. Мне кажется, уже можно притормозить. За нами никто не идет.

Он притормозил.

– Что там произошло?

– Я не знаю.

– Не будь такой слащавой, Хелен.

– Кажется, моя опухоль мозга способна подчинять волю других… О, и лечить.

– В самом деле? – Микки прикоснулся ко лбу. – С тех пор как мы приземлились, у меня разболелась голова. Можешь вылечить?

Я посмотрела на друга.

– Сейчас выясним, права ли ты. – Микки приметил кафе.

Он взял меня за руку, как ребенка, попавшего в беду, и повел к входу.

– Закажи мне кофе со сливками и эту восхитительную выпечку. – Он указал на миндальный круассан.

С хмурым видом я постучала по стеклу и заказала два кофе с молоком. Пока женщина готовила, Микки шепнул у меня за спиной:

– А теперь скажи ей, что у тебя нет денег, но ты надеешься, что она нас угостит бесплатно.

– Pardon, mademoiselle. Je n’ai pas d’argent… mais… je voudrais un café au lait et croissant, s’il vous plaît[53].

Женщина посмотрела с таким облегчением, как будто давно ждала неплатежеспособного покупателя.

– Mais oui![54] – воскликнула она, протягивая выпечку, почти настаивая на том, чтобы я взяла.

– Мне уже это нравится! – вздохнул Микки.

– Что ж, у тебя всего две недели до моей смерти, так что наслаждайся. – Я протянула ему пакет с круассаном. – Что ты там говорил о МРТ?

– Только не нужно свои штучки на мне испытывать! – Пригрозив пальцем, он начал копаться в сумке. – Как думаешь, нам следует охладить пробирку?

– Нет, Микки, – ответила я. – Кровь нужна для проклятия, а не для переливания.

Я засунула завернутую в пузырчатую пленку пробирку в сумку.

– Микки, – обратилась я, – мы можем что-нибудь сделать? Я имею в виду… раз уж мы здесь.

Подойдя к стоянке такси возле поезда, я спросила водителя, местный ли он. Он сообщил, что всю жизнь прожил в Шаллане. Тогда я спросила, знает ли он, как добраться до Ла Гарнаша. Он кивнул, и вскоре мы покинули Шаллан, чтобы отправиться за город.

За сто лет окраины города заметно изменились, но по мере того как мы забирались все дальше в деревню, белокаменные дома, которые стояли там поколениями, начали напоминать то, что открывалось взгляду Джульетты. Дороги стали другими, как будто их прокладывали прямо по фермерским участкам. Я спросила водителя, знал ли он поместье Фонтеклоз, и тот кивнул.

– Я из Ла Гарнаша, – ответил он.

– Может, предложишь бесплатную поездку? – прошептал Микки.

Проигнорировав друга, я сосредоточилась на водителе.

– А вы, случаем, не знаете семью Бюссонов?

– Oui, – ответил водитель без всякого интереса. – Неприятные люди. В этой семье царит безумие.

Я подозревала, что он говорил больше, чем обычно, и бедняга понятия не имел, зачем это делал.

– Они жили недалеко от поместья Фонтеклоз, если я не ошибаюсь?

– Oui. Я точно знаю. Они продали дом, когда мне было около двадцати лет. – Он сделал паузу. – Сейчас мне шестьдесят.

– Мы можем доехать до дома Бюссонов? Я хочу на него взглянуть.