Изнанка - Самат Бейсембаев

— Ах, ты, — удар его дубины, сшиб меня на землю.

Не помню себя, но хорошо помню, как сильно меня это разозлило. Я, теряя контроль, сильным рывком прямо с места подпрыгнул к нему, и левой рукой, схватив его за горло, приподнял, сжав до хруста. А правой, с раскрытой ладонью, махом нанес такой мощный по силе удар, что его шея с левой стороны порвалась, и голова повисла на туловище. Кровь из артерии хлынула мелким фонтанчиком, обрызгивая меня и заливая мою левую руку и его туловище. Ухо оторвало, и оно улетело, на несколько метров, падая на мощёную дорогу; череп был деформирован; левый глаз вылез и висел на глазном нерве; рот раскрыт, так и не успевший выкрикнуть последнее ругательство.

Я, поморщившись, отбросил тело. Одна из рабынь, которая сейчас ухаживала за зелеными насаждениями в саду, увидела все это и начала визжать в истошном крике, на который все сбежались. Представляю их удивление от увиденного: тело охранника с повисшей головой и рядом стоящий раб весь залитый кровью. Прибежал и Радогир; раздал всем указания подчистить тут все; посмотрел на меня, но промолчал; лишь подал знак, чтобы я ступал к себе и сам удалился.

Зайдя в свой домик, я первым делом смыл с себя всю кровь и пот. Во мне не было сожаления содеянного. Это животное заслужила своей участи. Ему дали каплю власти, а он почувствовал себя имеющим права так обращаться с другими. Никто из них не заслуживает, чтобы жить: никто из них, кто использует других на потеху себе; никто из них, кто заставляет других страдать.

— Они не должны жить, — прошептал я, глядя в потолок.

* * *

— Ты стал сильным… и жестоким, — произнес Дарк во время перерыва на тренировке, намекая на случившееся.

— Я лишь стал относиться к другим, как они того заслуживают.

Он посмотрел на меня; кивнул каким–то своим мыслям и произнес:

— Я уже встречал подобных тебе, судьба с которыми отнеслась не справедливо. Проходя через все это, они начинают думать, что все в этом мире делится только на черное и серое. Не бывает чего–то хорошего; не верят в добро или в ту же любовь. Их сердца черствеют, а вместе с тем цель их жизни становится мщение. Только вот они не останавливаются. Они мстят сначала тем, кто сделал им больно; тем, кто сделал их таковыми. Потом они начинают мстить всем, кто хоть как–то с этим связан. Но и это не конец: они мстят всем, кто хотя бы частично напоминает им их. В конце концов, они остаются посреди пепелища. Без цели, без воли, без любви. Жизнь их и есть это пепелище. Будь осторожен, прошу тебя. Я не прошу тебя простить их всех, но, я прошу тебя, умей остановиться вовремя.

— Я не такой. Мне не нужна месть. Мне нужна только свобода.

— Убивая всех, кто косо на тебя посмотрел — не есть путь к свободе.

— Откуда ты знаешь? Ты никогда не был рабом, — огрызнулся я.

— Не был и не знаю. Но знаю, что это заведомо ложный путь.

— Я не хотел становиться таким. Ты же знаешь. Они меня сделали таким.

— Не перекидывай ответственность на других. Да, они сделали тебя таким, но ты сдался. Сдался и принял их правила.

— Что ты предлагаешь? Не убивать их, — посмотрел я на него.

— Этого я не говорил.

— Тогда что? — выкрикнул я раздраженный.

Он ничего не ответил. Молча смотрел на меня, напряженным взглядом. Я понял, что он дает мне время успокоиться. Дать голове остыть. Так я и поступил: одно из преимуществ быть берсеркером — это контроль своих гормонов. Перекрыл выработку адреналина, унял сердцебиение, понизил кортизол, чуть добавил эндорфина.

— Тогда что? — сказал я уже спокойно.

— Не становись как они: береги в себе человека.

И он был прав. Я не они: я не животное. Хотя сравнение с ними — это оскорбление животных.

— Хорошо. Я так и сделаю.