Изнанка - Самат Бейсембаев

Это все происходило пока я первую неделю этого месяца пролежал в полусонном дурмане, где каждый день мне снился один и тот же сон в разных ипостасях: я бежал — нет, я пытался бежать. Куда — я не понимал до конца, пока не находил полумертвого Дендрика, борющегося со смертью за свою жизнь, на расстоянии нескольких метров. Тогда я пытался бежать еще быстрее, но никак не мог добежать до него. В итоге, приложив титанические силы, я все же добирался до него, но всякий раз было уже поздно. Один и тот же сон, с разными сценариями, но неизменным концом. Когда я уже немного пришел в себя, и когда мог уже нормально соображать и думать осмысленно, то опять же, думал только о своем друге. День приносил мне тяжелые мысли, а ночь приносила еще более тяжелые сны.

Каждый день Торфус поил меня своим чудо зельем, а потом еще по несколько часов водил надо мной светящимися зеленым руками, после которых я чувствовал себя все лучше и лучше, а он, наоборот, весь уходил от меня в изнеможении. Иногда ко мне заходил Кверт. Но это уже был другой Кверт. Точнее он остался прежним; изменилось его отношение ко мне. Он будто бы в глубине души боялся меня. Перед тем как сказать что–то, он задерживался, чтобы обдумать слова, боясь меня разозлить или чем–то задеть. И одновременно с этим страхом я видел в его глазах преклонение передо мной. Перед той силой, что я продемонстрировал. Мне сразу вспомнились его слова о том, что в детстве мама читала ему рассказы о героях. Возможно, такого героя он сейчас видел во мне. Только этого не хватало. Мне необходим друг, а не фанатик.

Наконец, я оклемался, и меня выписали, сказав, что я уже полностью здоров. Тут же, не дав толком вернуться в свою казарму, меня повели к императору. Что, почему и зачем, естественно, не объяснили. Хотя когда это такое было, чтобы простому легионеру объясняли приказ. Сказали — выполняй. Второго не дано. Не задающий вопросов легионер — хороший легионер.

Он сидел на походном стульчике, которое больше напоминало кресло в доме аристократа. Гордый, чванливый, заносчивый, будто он одарил меня почтением предстать перед ним: одним словом — император. Но все же, даже при таком виде было видно, что он сейчас в не самых лучших кондициях: глаза, с кругами под веками, впали; уставший, изможденный; на скуле небольшой шрам от раны (почему не избавились, хотя могут — я не знаю). Да: правду о нем говорят — сильно его потрепали.

Я прижал кулак к груди в знак приветствия и выпрямился по струнке.

— Вольно, легионер. Разговор будет быстрым и неформальным, — он сделал глоток воды. — Я слышал, что произошло в последнем сражении. Ты теперь герой, не меньше. И вполне заслуженно. Практически один принес победу. За такое ты должен удостоиться награды, — здесь он приобрел еще более высокомерный вид. — Скоро будет императорский балл в честь моего юбилея. На нем ты будешь представлен к почести быть награжденным из моих рук. На глазах у всей знати. Гордись: до этого история знала лишь о единичных случаях, — и он уставился на меня, ожидая моей реакции.

В голове прозвучало: «и это цена за потерянного друга? Или это цена за те тысячи жизней, что я унес?». Я даже не знал, что за награда. Но это неважно; потому как есть ли вообще в мире награда, которая искупит или хотя бы будет оправдывать всего того, что произошло? Так нами играют все эти тираны, сатрапы, монархи и прочие: дают нам какие–то железяки, меди, бронзы; называют нас различными громкими эпитетами, как герои, патриоты и так далее. Пёс — вот кого он видит во мне. Я разорвал того, на кого он указал пальцем, а взамен он почесал меня за ухом. Вот и все…вот и все.

— Благодарю! — выудил я одно слово, вместо тех тысяч, что пронеслись в голове.

Он дал мне отмашку, что я свободен, и на этом разговор был завершен.