Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

Еще одну контрольную остановку он сделал на Клочковской, у осваговского «Информщита» с фронтовыми сводками и объявлениями командования. Ничего подозрительного не обнаружил и теперь, но настроение стало еще паршивей.

Во-первых, военные новости были хреновые. Конный корпус генерала Мамонтова, пройдя по красным тылам, захватил Лискинский железнодорожный узел и соединился с ударной группой генерала Шкуро. Взято семь тысяч пленных, и, если верить «Бюллетеню», половина вступили в Добровольческую армию. Красный фронт вот-вот развалится, и тогда откроется дорога на Москву. А тем временем на северо-западе генерал Юденич уже всего в ста тридцати километрах от второй столицы, Петрограда… Во-вторых, разговоры в кучке читающих были ужасны. Официальное извещение о трагедии в Калединском приюте еще не опубликовано, но вечерний взрыв слышал весь Харьков, и, конечно, моментально разлетелись слухи.

Один дядя – между прочим, по виду пролетарий – сказал почти то же, что дроздовец: «Поймают краснюков этих – не вешать их, а народу отдать. Голыми бы руками разорвали».

Алексей отошел, мрачно думая, что, когда выйдут газеты, подпольщиков проклянет весь город. В извещении ведь не будет ни слова о покушении на главнокомандующего, только про то, что большевики подорвали сиротский приют. И фотографии мертвых, изувеченных детей… Ах, Заенко, сволочь, что же ты творишь?

На перекрестке пришлось задержаться – шла маршевая колонна, орала добровольческий гимн:

Смело мы в бой пойдем

За Русь святую

И как один прольем

Кровь молодую…

И действительно, юные все. Лица осмысленные, воодушевленные. Должно быть, студенческий набор. Опять спасибо товарищу Заенко – наломал дров, пока здешней ЧК командовал, «почистил» класс эксплуататоров. Интеллигенция, учащаяся молодежь – все, кому положено быть за революцию, – теперь ненавидят красных. И будут драться насмерть. А после вчерашней глупости приток добровольцев только увеличится…

С Клочковской он повернул на Ивановскую, прошел дворами и вынырнул аккурат напротив «Коммерческой читальни». Еще разок осмотрелся и лишь тогда направился к двери.

Времени было совсем мало. Козловский сказал: «Галопом, Леша, галопом! Одна нога здесь, другая там». Придется наплести ему что-нибудь. Обматерит, конечно, но ничего не заподозрит. Капитан Романов состоял у своего начальника в полном доверии.

С одной стороны это, конечно, было очень удобно. С другой – морально тяжело. Чертова заваруха! Вбила клин между самыми близкими людьми, ближе некуда. Старые товарищи, всю великую войну прошли локоть к локтю, не раз спасали друг другу жизнь. Алексей постоянно ловил себя на том, что, глядя в открытое, приязненное лицо Лавра, хочет отвести глаза. Ведь гадость же: обманывать того, кто в тебя без оглядки верит.

С другой стороны, не отказываться же было от такой невероятной удачи? Когда в начале июня Романов попал к белым и узнал, что начальником Особого отдела Добровольческой армии только что назначен полковник Козловский, сразу же сообщил в центр: мол, хорошо его знаю. Орлов, конечно, немедленно приказал: упади в объятья дорогого друга, баловень фортуны. И полковник действительно так обрадовался Романову, что чуть не задушил в объятьях. Взял в помощники. Для дела огромная удача, для Алексея – каждодневные терзания.

Но это мерехлюндии, бес с ними, переживем. Глупо, что вся громоздкая операция «Племянник» оказалась впустую.

В мае месяце Алексея истребовали с Царицынского фронта в Москву, в Реввоенсовет республики – Орлов теперь работал там, потому что в ВЧК взяли верх те, кого он не любил и называл «дуболомами».