Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

– Во-первых, у нас не пытают, Козловский не позволяет, – рассеянно сказал он, двигаясь к выходу. – Во-вторых, если вас арестуют, вы ко мне же и попадете, и я вас вытащу. Так что ешьте шоколад и не думайте о глупостях.

– Почему вы с отцом всегда говорите серьезно, а со мной только шутите? Я кажусь вам смешной?

Ее голос так мучительно дрогнул, что пришлось остановиться. Романов обернулся.

– Вы кажетесь мне прекраснейшей из девушек. А шучу я потому, что, когда я вас вижу, у меня повышается настроение.

Она смотрела на него с подозрением – опять шутит? Алексей сделал очень серьезное лицо, и Надя, просияв, улыбнулась.

– Не надо меня провожать. Я сам проверю двор, – сказал он. – Ну, без обид?

Протянул ей руку, а когда Надя дала свою – не удержался, поднес к губам и поцеловал прямо в шрам.

– Вы что?! – ахнула она. От горящей свечи руку не отдергивала, а тут шарахнулась – чуть не упала.

Когда Романов вышел, с его лица какое-то время еще не сходила улыбка, но взгляд был уже совсем другой, сосредоточенный.

Алексей обдумывал, как будет разговаривать с Седым.

Облачное счастье

Лучше бы ты писал про войну и мир, чем умничать о том, в чем ни черта не понимаешь, мысленно сказала автору Мона. Она взялась было перечитывать «Анну Каренину», но сразу же отвлеклась. С ней в последнее время такое происходило постоянно. Счастливые семьи у тебя все похожи, ишь ты. С собственной женой не мог разобраться, а дуришь голову читателям.

Счастье у всех разное. Например, такого, как в семье у Моны, наверное, еще не бывало нигде и никогда. Чтобы вокруг рушился мир, со всех сторон неслись вести одна ужасней другой, и глад, и мор, и трус, а завтра вообще будет непонятно что – и все-таки огромное счастье. Не безоблачное, конечно. Облачное, еще какое облачное. Небо сплошь в грозовых тучах, которые черны и громокипящи, но от этого счастье ощущается только острей. И так уже четыре месяца!

Ну, то есть в первые недели после ранения, конечно, было не шибко весело – боль, беспомощность, лихорадка, а все равно счастье. Потому что самое плохое Мона пропустила, была без сознания. Очнулась уже в госпитале, после операции. Открыла глаза, увидела над собой хмурое лицо благородного мужа – и сразу улыбнулась. Прямо с той секунды жизнь начала улучшаться, а счастья становилось больше, больше, больше.

Выражение «благородный муж» она позаимствовала у Масы. Себя «благородной женой» не считала, а к Эрасту оно подходило как нельзя лучше. Так его и называла: «Эй, благородный муж, хватит причесываться, иди завтракать!»

Эраст много времени проводил перед зеркалом: подстригал усики, возился с пробором, выстраивал идеальный угол воротничков. Считает, что при такой молодой жене должен выглядеть безукоризненно. Смешной!

С другой стороны, и слава богу, что он такой аккуратист и следит за прической – иначе никакого счастья бы не случилось. Пуля, прошившая Мону навылет, ударилась о стальной гребешок в нагрудном кармане у Эраста. Японец потом выцарапал на испорченной расческе иероглифическое изречение и поместил ее в серебряную рамку. Изречение переводилось так: «Взыскующий Красоты побеждает смерть».

Сначала Мона месяц лежала в больнице и была счастлива, потому что Эраст приходил к ней каждый день и потому что выздоравливать очень приятно.

Потом она выписалась и перебралась к Эрасту, и это было уже настоящее блаженство: жить вдвоем под одной крышей, спать в одной кровати, вместе просыпаться. Квартира, правда, была жуткая – на окраине, с жестяным рукомойником и дощатой уборной, которую Мона называла le nouzhnik, а само пристанище – le chalache, потому что с милым рай и в шалаше.