Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

Он знал про нее немногое: девятнадцать лет, воспитывалась у дяди, харьковского адвоката, потому что родители с 1905 года были на каторге, и мать не вернулась – погибла в протестной голодовке. С отцом Надя по-настоящему познакомилась только в семнадцатом году. Зуев использует ее как связную и для шифровки-расшифровки.

Коридор увел вглубь дома, в квартиру Зуевых. Лишь оказавшись там, за двумя запертыми дверями, Романов заговорил о деле.

– Почему красное подчеркивание? Пришла депеша?

Иван Максимович сунул руку под кожаную обивку письменного стола, вынул листок. Там мелким, девичьим, гимназическим почерком Нади было записано расшифрованное послание из центра. Орлов срочно требовал новостей о планах генерала Мамонтова: куда повернет конный корпус, разгромивший красные коммуникации, – на север или на юг?

– Пишите. «ВЫСОЧЕСТВО ПЕРНАТОМУ. (Конспиративную кличку „Высочество“ для Алексея придумал Орлов – из-за царской фамилии и потому что среднего рода, непонятно, мужчина или женщина.) По сведениям, полученным от Таракана (так у них обозначался полковник Козловский), мамонтовский корпус поворачивает назад из-за усталости конского состава». Ответив на вопрос центра, Романов перешел к своей проблеме. «Вновь настоятельно прошу воздействовать на смежников. Вчера в результате неудачного покушения на главкома погибли воспитанники детского приюта с воспитательницами. Это огромный подарок для белой пропаганды. Примите меры в Москве, иначе я приму их здесь, сам. Так невозможно работать».

– Ведь что они устроили? – пожаловался он Зуеву уже не для записи. – Знаете подробности? Вчера в Харьков приезжал главком, посещал Калединский приют для сыновей погибших офицеров. Взорвалась бомба, заложенная под столом. Погибли начальница приюта и одна воспитательница, восемь детей, еще одиннадцать ранены, остальные контужены, а генерал за минуту до взрыва почему-то вдруг прервал церемонию, извинился и вышел. Погибли только приютские, а он остался целехонек. Кретины! За что ни возьмутся, всё проваливают! Только обеспечили белым приток новых добровольцев. Если б покушение удалось, вышло бы еще хуже. Вместо Тюфяка (так белые офицеры называли между собой флегматичного главнокомандующего сил Юга России) мы получили бы Гай-Гаевского. Этот был бы вдесятеро опаснее! Тяжело с кретинами!

Иван Максимович пожевал беззубым ртом.

– Мда. Им бы только перед Москвой выслужиться, о деле они не думают. По партийному опыту знаю: больше всего вреда бывает от своих. На борьбу с Охранкой столько сил не уходило, как на бодание с дорогими товарищами по партии. А вы уверены, что взрыв – дело рук Заенко?

– Нет, мать твою, это белые сами себя подорвали! – едко ответил Романов.

Хуже всего, что и Орлов на чекистов управы не сыщет. У них там в Москве сшиблись две стратегические линии: как рассматривать нашу революцию? За что сражаемся – за победу социализма в одной отдельно взятой стране или за мировой революционный пожар, ради которого не жалко спалить всю Россию? Спорят, ругаются, всяк перетягивает на свою сторону Ильича, а тот лавирует – говорит этим одно, тем другое. Военные хотят победы над врагами – на то они и военные. Чекистам же чем больше треска и брызг, тем лучше. Потому они и разгоняют красный террор. Чего жалеть классовых врагов, если всей России не жалко?

Харьков

В Харькове у людей Дзержинского своя ячейка, созданная ушедшим в подполье начальником городского ЧК товарищем Заенко, и между двумя красными сетями нет ни лада, ни даже контактов.