Смертельная белизна - Джоан Роулинг (2019)

– Вот слушайте, это базовые положения, – вещал Дигби, обращаясь к девушкам на тюфяке. – Вы наверняка не будете спорить, что капитализм отчасти зиждется на эксплуатации женского труда, правильно? Поэтому феминизм, чтобы стать эффективным средством борьбы, непременно должен иметь в своей основе марксизм – одно без другого невозможно.

– Патриархальность шире по охвату, нежели капитализм, – изрекла Шенис.

Краем глаза Робин следила, как Джимми пробивается сквозь узкий коридор, обнимая за шею Флик. За весь вечер Робин не видела ее такой счастливой.

– Угнетение женщины неразрывно связано с ее неспособностью утвердиться на рынке труда, – провозгласил Дигби.

Сонная Хейли высвободилась из объятий Шенис, чтобы в молчаливой просьбе протянуть руку к одетым в черное подросткам. Их косяк проплыл над головой у Робин.

– Ты не обижайся, что с комнатой так вышло, – невнятно пробормотала Хейли, обращаясь к Робин после долгой затяжки. – Пока в Лондоне жилье найдешь – окочуришься.

– Это точно, – подтвердила Робин.

– …потому что ты ратуешь за подчинение феминизма более широкой идеологии марксизма.

– Какое может быть подчинение, – скептически хохотнул Дигби, – если у них одинаковые цели!

Хейли попыталась всучить косяк Шенис, но та с горячностью отмахнулась.

– А где были вы, марксисты, когда мы бросили вызов идеалу гетеронормативной семьи? – требовательно спросила она у Дигби.

– Вот именно, – туманно подтвердила Хейли, придвигаясь поближе к Шенис и передавая косяк Робин, которая тут же вернула его мальчишкам.

Те, хоть и заинтригованные лесбиянками, поспешно выскочили из спальни, пока кто-нибудь еще не надумал пустить по кругу их скудный запас дури.

– У меня тоже были кое-какие идеалы, – заговорила вслух Робин, вставая с пола, но никто ее слушал.

Дигби не упустил случая заглянуть под черную мини-юбку, когда Робин протискивалась перед ним к комоду. Якобы разволновавшись от жарких споров о феминизме и марксизме и одновременно изображая смутный ностальгический интерес, она по очереди брала в руки крупяных кукол Флик, незаметно прощупывала тонкую плюшевую ткань и гранулы наполнителя, а потом возвращала на место. Никаких инородных предметов внутри не чувствовалось, никаких швов обнаружить не удалось. Почти потеряв надежду, Робин вернулась в темный коридор, где гости стояли плотной толпой, которая выплескивалась на лестничную площадку.

Какая-то девчонка ломилась в уборную.

– А ну кончайте там трахаться, я сейчас обоссусь! – кричала она к удовольствию тех, кто оказался рядом.

Да, безнадега…

Робин скользнула в кухоньку, размером чуть больше двух телефонных будок, где сбоку сидела парочка: девушка задрала ноги на колени парня, а тот запустил пятерню ей под юбку; тут же топтались, пошатываясь, в поисках съестного подростки в черном, на которых напал жор.

Будто разыскивая заначку выпивки, Робин копошилась среди пустых банок и бутылок, а краем глаза поглядывала из-за дверцы кухонного шкафа за поступательным движением оголодавших малолеток вдоль полок и ящиков, но лишь убеждалась, каким ненадежным местом для тайника стала бы коробка с хлопьями.

Когда Робин двинулась к выходу, в дверном проеме возник анархист Альф, обдолбанный куда сильнее, чем был в пабе.

– Какие люди! – забузил он, пытаясь собрать глаза в кучу. – Дочурка профсоюзного лидера.

– Да, это я, – сказала Робин под аккомпанемент песни Д’банджа «Oliver, Oliver, Oliver Twist»[52], долетавшей из второй спальни.

Она хотела поднырнуть под руку Альфа, но тот загородил проход, опустив свою лапу. Дешевый ламинат вибрировал от неистовых плясок в комнате Хейли.

– А ты горячая штучка, – сказал Альф. – Ничего, что я так, внаглую? Типа, йопты, по-феминистски.

И заржал.

– Спасибо за комплимент, – буркнула Робин, со второй попытки увильнув от него в тесный коридорчик, где завывающая девица все так же ломилась в уборную.