Смертельная белизна - Джоан Роулинг (2019)

Альф ухватил запястье Робин и, нагнувшись, пробормотал ей в ухо что-то нечленораздельное. Когда он снова выпрямился, на кончике его потного носа небольшой черной кляксой отпечатался ее мел для волос.

– Чего? – переспросила Робин.

– Я говорю, – крикнул он, – может, найдем укромный уголок и там поболтаем?

Но потом Альф заприметил позади нее некую фигуру.

– Все путем, Джимми?

Найт протиснулся в коридор. Улыбнувшись Робин, он с сигаретой и банкой пива облокотился о стену. Десятью годами старше большинства присутствующих, в облегающей черной футболке и джинсах, он притягивал нескромные взгляды некоторых девах.

– Тоже в сортир стоишь? – обратился он к Робин.

– Ага. – Она решила, что в случае чего укроется и от Джимми, и от анархиста Альфа именно там.

Через открытую дверь комнаты Хейли было видно, как дрыгается явно довольная жизнью Флик, готовая хохотать по любому поводу.

– Флик говорит, твой отец в профсоюзе круто стоял? – заговорил Джимми. – Шахтером был?

– Ага, – ответила Робин.

– Вот уроды! – сказала девчонка, уставшая барабанить в дверь. Она пританцовывала на месте, но потом, вконец отчаявшись, все же выскочила из квартиры.

– Там слева бачки удобные! – прокричала ей вслед другая.

Джимми склонился едва ли не вплотную к Робин, чтобы не перекрикивать ухающие басы. Если она не ошибалась, он теперь смотрел на нее с сочувствием и даже нежностью.

– Умер, да? – спросил он. – Я про твоего отца. Флик сказала – от легких.

– Ага, – подтвердила Робин.

– Прости, – негромко сказал Джимми. – Я и сам нечто подобное пережил.

– Правда? – спросила Робин.

– Да, матушку потерял.

– Профзаболевание?

– Асбест, – кивнул он и затянулся сигаретой. – Сейчас бы такого быть не могло, особый закон принят. Мне тогда двенадцать исполнилось. А братишке моему два года было, он ее и не помнит.

– Да, жесть, – искренне сказала Робин. – Сочувствую.

Джимми выпустил дым в сторону от ее лица и состроил гримасу.

– За родственные души, – провозгласил он, чокаясь жестянкой лагера с точно такой же банкой в руке Робин. – За ветеранов классовых войн.

Анархист Альф, слегка покачиваясь, отошел и исчез в темноте, прорезаемой гирляндами китайских фонариков.

– А родные компенсацию получили? – спросил Джимми.

– Пытались, – ответила Робин. – Мать по сей день пороги обивает.

– Удачи ей. – Джимми отсалютовал банкой и глотнул пива. – Удачи, да побольше.

Теперь и он грохнул кулаком в дверь сортира.

– Затонули там, или как? Тут, между прочим, люди ждут, – прокричал он.

– Может, человеку плохо? – предположила Робин.

– Ну прямо! По-быстрому перепихнуться захотели, – бросил Джимми.

Из спальни Флик появился неудовлетворенный марксист Дигби.

– Я, очевидно, инструмент патриархального угнетения, – громогласно объявил он.

Никто не засмеялся. Дигби почесал брюхо, задрав футболку, на которой Робин успела разглядеть портрет Граучо Маркса[53], и зашагал в комнату, где отплясывала Флик.

– Вот именно что инструмент, – вполголоса сказал Джимми, обращаясь к Робин. – Выкормыш Вальдорфской школы. До сих пор огорчается, что ему больше не положены звездочки за прилежание.

Робин засмеялась, Джимми – нет. Он немного дольше, чем позволяли приличия, смотрел на нее в упор, но тут на ладонь приоткрылась дверь туалета и через нее выглянула пухленькая, раскрасневшаяся девчушка. У нее за спиной, как установила Робин, маячил седобородый дядька, который совсем недавно был в шапочке Мао.

– Ларри, грязное животное… – заговорил Джимми, с ухмылкой глядя на краснощекую девчушку, которая виновато просеменила мимо Робин и скрылась в темной комнате вслед за Дигби.

– Приветствую, Джимми, – со сдержанной улыбкой сказал пожилой троцкист и наконец-то освободил туалет под одобрительные выкрики заждавшегося молодняка.