На пороге Тьмы - Андрей Круз (2010)

В какой-то момент все замерло, вытянувшись в единую линию, один конец которой бесконечно уходил в Смерть, а второй вел в Жизнь. И эти векторы наметились оскаленной мордой инфернальной твари, нацелившейся на меня, и найденным пистолетом у меня в руке, нацеленным на нее. Тварь напружинилась, и в этот момент с дульного среза сорвалась первая, невероятно медленная, едва успевающая прикрыть меня от прыжка вспышка. И следом за ней вырвалась вторая — узкая как лезвие кинжала, бьющего во Тьму, третья…

Тяжелый пистолет дергался в руке, выплевывая пулю за пулей, и все они попадали прямо в раззявленную, невидимую во Тьме пасть, и где-то в глубине сознания я даже успел удивиться тем странным повизгивающим, жалким звукам, которые издает монстр передо мной каждый раз, когда пуля рвет его плоть.

Как должно было случиться — так и случилось. Существо упало, и тяжелый «шнауцер» проскочил по нему всеми тремя колесами правого борта, подскочив при этом так, что я чуть не вывалился из кабины. «Опель» торжествующе забибикал, и, оглянувшись, я увидел воздевшего в жесте «рот фронт» кулак Федьку, чем ему и ответил, отчаянно понтуясь и хвалясь, и, молясь, чтобы не потерять сейчас сознание от страха и затопившего организм адреналина.

Можно немного сбросить скорость. Немного, но можно. Можно. То есть нужно: если буду так нестись, а «опель» за мной, то вскоре «тазику» придет конец, а… а он меня спас. Ведь действительно спасло: где был ТТ? Откуда он взялся? Нет, не зря я решил, что это знак. Это даже не знак — это как письменное распоряжение сверху, с небес или не знаю откуда, выданное не намеком, а прямо под роспись: что, мол, «усвоил, вкурил, большое спасибо».

Вот так, так вот лучше, стрелка опустилась на «40». Этого достаточно, это в самый раз. И остановиться надо: я промок насквозь, мой «гаражный» комбинезон никак не защищает от дождя, даже если поверх всего остального натянут. Тент нужен. Плащ-палатка нужна. Или мне кранты.

Остановились мы верст через двадцать, а то и больше — опять в чистом поле, так, чтобы к нам ниоткуда не подобраться было. Федька чертом вылетел из машины, заплясал, заорал дурным голосом:

— Вован, а как ты его, а! Не, ну ты ваще орел, понял?

— А ты думал? — чуть погордился я, пробормотав это уже через стучащие от холода зубы. — Тент помоги натянуть: я ведь сдохну щас, на хрен. У меня уже пальцы не разжимаются, блин…

— Заранее надо думать, — наставительно сказал Федька, но помогать взялся энергично.

Тент натянули, комбинезон, мокрый как половая тряпка, — долой. Плащ-палатку, уютную и непромокаемую, как надеваемый на себя дом, накинул, застегнул — и чуть не перекрестился: ветер, пробивающий до костей, словно отсекло. А ниже — сапоги резиновые, там уже ничем не прошибешь.

Федька бегал кругами вокруг «шнауцера», заглядывал под низ, ложился, лез под капот, доставал щуп, потом сказал:

— Масло чутка гонит, но даже дергаться не надо — совсем немного. Даже уровень пока не понизился, до города точно хватит. Как идет?

— Нормально, тянет хорошо, — одобрил я. — Как там «тазик» мой, пойду гляну.

— Давай глянем, — согласился он.

Будь на жесткой сцепке что потяжелее — вышла бы ему боком наша гонка с тварями. Но у этого маленького и легкого автомобильчика разве что немного погнулся буксировочный крюк да краска вокруг него ободралась. И больше на первый взгляд ничего. Я похлопал его по лежащей на передке запаске и сказал:

— Не, брат «тазик», я теперь тебя не брошу. Это уж хрена.

Эх, плащ-палатка прорезиненная, памятник тому, кто тебя придумал, с большим капюшоном, просторную и длинную, до самых пят. Разве что руки торчат через прорези да рукава мокнут, если этими самыми руками баранку крутишь, так не все же время — сверху тент, если и брызгает, то теперь только сбоку, ветром наносит. А учитывая, что стограммулечку из фляжки хлебнул, чтобы от назойливой дрожи избавиться, так даже и потеплело немного, на душе повеселело.