Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— Что ж, — сухо кашлянула в кулак мадам Кампан, — ваши дети строго хранили это в секрете, мадам Бонапарт, так ведь теперь?.. — Я кивнула. Мне не нравилась моя новая фамилия, сменившая такую красивую и прославленную — Богарне. — Несомненно, Гортензия и Эжен?.. — Она вытянула руки вперед ладонями вверх. Я почувствовала, что щеки у меня начинают разгораться.

— В том-то и дело. Мы с генералом Бонапартом приехали сегодня в Сен-Жермен с намерением сообщить детям, но… — Я попыталась сглотнуть ком, вновь появившийся в горле.

Мадам Кампан подалась вперед над столом и сцепила руки.

— Гортензия еще не знает?

— Мы собирались ей сказать, но она была расстроена, поэтому я сочла разумным отложить этот разговор.

— Она плакала, — пояснил Бонапарт и подвинулся в кресле.

— Как любопытно, — сказала мадам Кампан. — Гортензия была так весела за завтраком. Знаете, почему она плакала?

Как объяснить, не обидев Бонапарта?

— Вероятно, ей не понравилось, что я была под руку с мужчиной, — нашлась я, слегка отступая от истины. — Она, как вам известно, очень предана воспоминаниям об отце.

— О господи… Да, я понимаю. Ваша дочь такая… чувствительная. — Последнее слово мадам Кампан произнесла, молитвенно сложив ладони и прижав кончики пальцев к подбородку. — Она так сильно все переживает! Отсюда у нее сценический дар и общие способности к искусству. Как я вам часто говорила, она моя любимая ученица. — Мадам Кампан остановилась. — Вы позволите предложить решение?

— Прошу вас! Признаться, сама я в растерянности.

— Может быть, Гортензии скажу я? Возможно, так будет лучше… Я даже могла бы поговорить с Гортензией и Эженом вместе.

Я повернулась к Бонапарту. Такой выход устроил бы только труса, я это понимала, но тем не менее это был выход.

— Хорошо, — согласился Бонапарт, вставая.

После мы стояли с ним у школьного каменного крыльца, ожидая карету.

— Наверное, учитывая обстоятельства, стоит подумать, навещать ли сейчас Эжена… — сказала я, глядя через поля для игр на соседнюю школу, где учился мой сын.

С одной стороны, мне очень хотелось повидать его, но с другой — я задолжала плату за четыре месяца обучения.

— К тому же он не ожидает нас, — пыталась я оправдаться, когда моя карета, скрипнув, остановилась перед нами.

— Обратно в Париж! — приказал Бонапарт кучеру и открыл дверь кареты. — Мне нравится предложение Кампан, — сказал он, усаживаясь рядом со мной. — Она образованна, но не синий чулок. И не гордячка. Кажется, она была фрейлиной королевы.

Карета выехала из школьных ворот. Я сконфуженно кивнула нищенке, сидевшей в грязи с ребенком у груди. Обычно я ей подавала.

— Была, — проговорила я, затягивая шнурки шляпы. Мадам Кампан воспитывалась при дворе. — Она была во дворце Тюильри с королевской семьей, когда его обыскивали. Один из вбежавших, марселец, схватил ее и собирался заколоть, но в это время кто-то из той же шайки крикнул, что они не убивают женщин, и это ее спасло.

— Чистое везение. Мне нравится, что девочек здесь учат варить суп и прибираться в комнатах. Запишу сюда своих младших сестер.

У Бонапарта четыре брата и три сестры; все они теперь члены моей семьи.

— Сестер, что живут с матерью в Марселе? — В этот момент мы проезжали дворец — вернее, его руины.

— Я перевезу их всех в Париж.

— Это было бы чудесно, — улыбнулась я, несмотря на боль в боку.

— Сколько берет Кампан?

— За год? Три тысячи франков.

— Смехотворно, — сказал он, открывая книгу, которую читал и по дороге в школу: жизнеописание Александра Великого.

— В школе Эжена плата даже больше. — Я уже очень давно ничего не получала из дому, и это меня угнетало. Кучер щелкнул кнутом.

Я запрокинула голову, прислонилась ею к обивке спинки сиденья, закрыла глаза, и мне сразу вспомнилось заплаканное лицо Гортензии.

— Плохо себя чувствуете?

— Нет, все хорошо, — солгала я.