Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— Эжен, боюсь, с приглашениями лучше повременить! — крикнула я ему вслед.

— Мама! — со стоном произнес он.

— Прости, но к нам и так придет много народу…

9 ноября

Проснувшись от запаха дыма, я раздвинула полог кровати. Огонь в камине высветил лицо Мими, ее белый утренний наряд.

— А, это ты! — прошептала я, чтобы не разбудить Бонапарта. — Который час?

— Начало седьмого. — Мими отодвинула тяжелые шторы.

— Шесть! — Я спустила ступни на холодный пол с мыслью: еще день-два — и все будет кончено. Таков план. Сегодня день первый. Сегодня начнется!

Мими накинула мне поверх ночной одежды кашемировую шаль.

— Заморозки же, — сказала она, сжимая мне плечо. — А мужчины так и стоят во дворе.

— Уже? — Я надела меховые шлепанцы и, шаркая, подошла к окну.

— Я приглашала их в дом, но они отказываются входить, — закатила она глаза. — Солдаты.

— Сколько сейчас? Фовель уже здесь? — спросил Бонапарт, открыв вдруг глаза. — Где Рустам? Рустам!

Тот — голова в большом шерстяном тюрбане — просунулся в дверь.

— Хозяин? — Отбив поклон, он поставил на туалетный столик поднос с бритвенными принадлежностями и глиняной плошкой горячей воды.

— Позовите сюда Гонтье и конюха! — скомандовал Бонапарт Мими. Он сел в кожаное кресло, потянул с кровати меховое покрывало, положил его себе на колени и запрокинул голову. — И Антуана! — приказал он, из-за чего кисточка Рустама с густой пеной задела ухо.

Я спустилась на кухню посмотреть, как управляется повар. Приглашения к завтраку были разосланы ста офицерам. Хватит ли на всех фарфора?

Кельё, к сожалению, был едва не в обмороке от сознания своей вины. Дрожжевое тесто для хлеба не поднялось из-за неожиданного мороза. Мы придумали накрыть выстроенные вдоль плиты кастрюли ватным одеялом.

Вскоре по узкой лестнице скатился Эжен, невыспавшийся и голодный.

— Почему все в мундирах? Что происходит?

— Предлагаю и тебе переодеться в военную форму, — сказала я, протягивая булочку, которую сын мигом проглотил. — И седлай-ка лучше лошадь.

Было еще темно, когда приехал Талейран.

— Не думал, что вы встаете до полудня, — поддела я его, подавая пивной суп, который, как я знала, он любит.

— Я еще не ложился.

— Не хотите кофе? — В доме пахло жареными зернами.

— Мой мозг не требует подпитки, — без всякого выражения произнес Талейран.

— Вы так спокойны, гражданин…

«В отличие от остальных», — подумалось мне.

— Вероятно, вы забываете, мадам: я всегда побеждаю.

Тотчас к Талейрану присоединился Бонапарт, и оба медленно пошли к дверям. Большие сапоги Талейрана поскрипывали.

— Держитесь почтительно, — подслушала я слова Бонапарта, — но дайте ему понять, что у него нет выбора.

— Талейран поедет к директору Баррасу? — тихо, чтобы не услышали в гостиной, спросила я Фовеля. — Убеждать его уйти в отставку?

— С помощью двух миллионов франков, — добавил Фовель, кусая ноготь на большом пальце.

Два миллиона? Я одними губами повторила эти слова и выпучила глаза.

— Это сможет его убедить.

— Да, только если Талейран сам их не прикарманит.[120]

В гостиной я обошла всех гостей и с каждым заводила разговоры, но это было непросто: все чувствовали себя напряженно, пили шампанское, не сводя глаз с двери кабинета. Послышался трубный сигнал.

Два государственных курьера, пригнувшись, чтобы не повредить плюмажи на своих шляпах, прошли в дверь.

— Официальное сообщение для генерала Бонапарта, — объявил один из них, хлюпая носом. Оспины на лице, покрасневшем от холода, придавали ему взволнованный вид. — От Совета древностей.[121]

Я повела курьеров в кабинет через гостиную, где все перед нами расступались.

— Позовите Эжена! — сказал мне секретарь Бонапарта. — Он нужен генералу.