Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— В Париж? — спросил Эжен. В его глазах я видела страх.

Вечером показала записку Эми.

— Твой сын прав, — сказала она. — В Париже сейчас слишком опасно. Не надо привлекать к себе внимание.

— Но как я могу не поехать?

Мой саквояж уложен, утром уезжаю. Тихо.

Воскресенье, 3 ноября, Париж

Всю дорогу до Парижа ехали под дождём. В одном месте с глубокими колеями я боялась, что почтовый дилижанс свалится в канаву. Возле Мюля обогнали обоз с зерном под конвоем Национальной гвардии. За ним шли пешком крестьяне — волки, собравшиеся вокруг добычи.

В отеле Фэнни на улице Турнон меня принял гражданин Леста: «друг» Мари, переехавший в ее дом.

— Чем обязан удовольствию видеть вас? — спросил он. Это тщедушный человек с испуганными глазами. На нем был атласный белый халат с вышитым римским узором.

— Эмили прислала мне записку о своей матери. — Я приняла предложенную им чашку бульона из телятины. — Как Мари?

— Каждый день посылаю в тюрьму горничную с чистым бельем. По ее словам, Мари здорова.

— Вы ее не видели?

Позади я услышала шаги и повернулась. В коридоре, положив руку на перила лестницы, стояла Эмили.

— Я получила твою записку, Эмили, — сказала я.

— Не следовало тревожить твою тетушку, — повернулся к ней гражданин Леста.

Я подошла к Эмили и взяла ее за руку. Рука была холодная.

— Ты видела свою маму?

— Эмили! — прервала разговор ее няня, чернокожая женщина невероятных пропорций, стоявшая на площадке лестницы. Эмили быстро взбежала по ступенькам.

— Девочка легковозбудима, — сказал гражданин Леста. — Посещение тюрьмы расстроит ее.

Я повернулась к нему, сердце колотится в груди.

— Очень признательна вам за заботу, гражданин, но я намерена видеть Мари, — не сдавалась я. — И возьму с собой Эмили.

В начале третьего мы с Эмили отправились в тюрьму. У ворот тюрьмы Сент-Пелажи я взяла ее за руку со словами:

— Тебе не обязательно идти со мной.

Эмили прижала к груди сверток, который взяла с собой из дома. Она выглядела все такой же феечкой, как в детстве.

— Я хочу пойти, — сказала она.

— Ты смелая девочка.

Тюремщик, крупный и краснолицый, направил нас к караульному помещению, где нам пришлось подождать в компании двоих мужчин. Они курили на ступеньках и отнеслись к нам доброжелательно. Мы с Эмили сели на выдвижную кровать, застеленную грубым шерстяным одеялом. Вскоре тюремщик вернулся, тяжело дыша после подъема по лестнице. Позади него шла Мари. Волосы всклокочены, платье в пятнах, потрепанная трехцветная розетка на корсаже. Она попыталась пригладить волосы.

— Я приехала, чтобы помочь, — сказала я, чувствуя ее неловкость.

— Гражданин Леста не пришел?

— Он боялся, что вас это огорчит, — солгала я.

Эмили вложила сверток в руки матери. Там было чистое белье, серебряные вилка, нож и ложка, а также фарфоровая чашка, небольшая коробочка швейных принадлежностей и роман Ричардсона.

Тюремщик осмотрел содержимое кулька и забрал нож. Открыв коробочку, вынул ножницы.

— Пора, — поторопил он.

Эмили обняла мать.

— Старайся не быть никому в тягость! — напутствовала Мари свою девочку.

— Мы сделаем все возможное, чтобы вас вызволить, — сказала я и поцеловала ее в грязные щеки.

Мари сняла розетку и сердито сунула мне в руку.

Боюсь, что уже ничего не сделаешь. На душе тревога. Депутат Тальен в Бордо. Депутат Баррас на юге, как мне сказали. С ним и гражданин Бото. К кому взывать о помощи?

5 ноября

— Предлагаете мне обратиться с апелляцией в комитет? — Эмили покраснела. Я сразу усомнилась в правильности своего предложения.

— Комитет скорее откликнется на прошение, поданное дочерью заключенной, — сказала я.

Мы с Эмили готовились все утро: написали прошение, репетировали.