Сегодня – позавчера - Виталий Храмов (2016)

Пора идти. Сжал пистолет, пошёл. Земля была перерыта воронками, траками, осыпавшимися траншеями. Часто натыкался на трупы. И наших, и немцев. Шарил по карманам и рюкзакам немцев. Разжился ещё флягой со спиртом и флягой с водой, пополнил запас съестного. В одном из окопов подобрал пулемёт Дегтярёва. Не повреждён, хотя у его бывшего хозяина начисто отсутствовала голова. Достал из кармана его документы и ещё несколько бумаг, похоже письма. Рядом лежал ещё один диск. Судя по весу – полный. Тела второго номера рядом не было. Выжил. Или раньше погиб, на другой позиции. Всё это добро не помещалось в карманы. Пришлось реквизировать рюкзак одного из немцев и всё сваливать туда.

Дождь усилился. Я уже совсем промок, зато – ни одного немца. Хотя я и страховался – двигался осторожно, с оглядочкой. Так я и дошёл до кромки леса. Справа от меня шла в лес грунтовка, но я, наоборот, взял левее – не хватало ещё, чтобы мне наша же мина ногу оторвала. Прошёл метров сто вдоль кустов, потом только углубился в лес. Шагов через сто стало так темно, что я деревья с пяти шагов не различал. И если бы не моё врождённое чувство направления – заблудился бы, на хрен! А так, один раз по остаткам танка определив направление, я его уже не терял. Потеряю только вместе с сознанием – а в данный момент это для меня очень актуально – мне было хуже и хуже с каждым шагом. Отрублюсь – трендец мне! Очнувшись, уже не смогу сориентироваться. У меня и раньше так было. Поэтому я потерю сознания называл «перезагрузкой».

Сколько я так топал – не знаю. Все силы мои были направлены на одно – не потерять сознания. Ноги механически передвигались, тело как будто само огибало стволы деревьев, уворачивалось от веток и сучьев. Меня очень сильно тошнило, мутило, всё тело, каждая косточка и клеточка болели.

И вот, через вечность лесного странствия, раздался тихий, тревожный голос:

– Стой, кто идёт?!

– Свои, – прохрипел я. – Свои! Ребята, Медведь я!

– Ребята, Медведь! Живой!

Ко мне подбежали два чёрных силуэта. Я напрасно так обрадовался – расслабился и тут же рухнул им на руки без сознания.

Контуженый порядок

Я пришёл в себя с недоумением и тем же вопросом: «Где я?» Понял, что лежу, попытался встать, но в плечи мне упёрлись руки, и молодой девичий голос попросил:

– Лежи, милок, лежи.

– Как тебя зовут?

– Таня.

– Таня, где я? Кто тут командир, позови его сюда. Иди, иди, зови. Я уже в порядке.

Как только давление рук ослабло, я сел, но оказался в каком-то неустойчивом положении, поэтому стал падать. Чьи-то руки меня подхватили, усадили, и голос Кадета запричитал:

– Дядь Вить, тебе лежать надо!

– Вот ещё новость! Некогда, Миша. Миша? Я дошёл?

– Дошёл, дошёл. Я так рад! Мы все рады. Ребята из первой роты сказали, что ты под танк с гранатой прыгнул и подорвал себя с танком. А ты пришёл.

– Мои? Рассказывали? Живые, значит? Сколько человек спаслись?

– Сто семнадцать.

– Ого! Супер!

– Правда, наших мало совсем. Сапёры, шиловские, лешие, пушкари. Из рот по десятку. Много из свиридовского батальона. Сам Свиридов не пришёл. И Ё-комбат погиб. И никто из командиров не вышел. Только Семёнов. Он теперь старший. А вот и он.

– Как Семёнов? Почему? – но тут меня опять рвота скрутила.

Мне, наконец, полегчало. Я смог оглядеться. Точно, лесопилка. Знакомые стены плясали в свете костров. Костров?

– Вы что, охренели? Какие костры?

– Люди промокли, продрогли, – начал Шило.

– Молчать! Почему ты тут командуешь? Кадет, кто отменил мой приказ? Ё-комбат погиб. Меня он назначил исполнять обязанности комбата. Я приказал тебе быть комендантом лагеря. Кто отменил мой приказ?

– Но Семёнов – старший по званию, – пролепетал Кадет.