Волшебница Шалотт и другие стихотворения - Теннисон Альфред (2007)

Надеясь, что не кончится сей срок,

Как Ты меня в покой к Себе восхитишь,

Истерзанному телу дав награду:

И ризу белую, и пальмы ветвь.

Внемли, Господь: вовек не прошепчу,

Не выдохну и тени недовольства.

Ведь боль, усиленная в сотни раз,

Была бы легче в сотни раз, чем бремя

Свинцовой тяжести греха, сломившей

Мой дух перед Тобой.

Господь, Господь!

Ты знаешь, что вначале было легче

Мне все сносить — я был здоров, силен;

И пусть от холода стучали зубы,

Что ныне выпали, а борода,

Покрывшись льдом, сияла в лунном свете,

Крик филина я заглушал псалмами

И песнопеньями — и часто видел,

Как ангел молчаливо мне внимал.

Теперь я ослабел: конец мой близок;

Надеюсь, близок — я почти оглох,

И еле слышу изумленный говор

Внизу столпа; к тому ж почти ослеп —

Знакомый луг едва ли я узнаю;

И бедра изъязвила мне роса;

Но я не прекращу взывать, рыдать,

Пока главу поддерживает выя,

И не распалась плоть моя на части.

Помилуй и избави от греха.

Коль не спасешь меня ты, Иисус,

То кто спасется? Кто спасется, молви!

Кто может стать святым, коли не я?

Кто более меня страдал, ответь мне!

Все мученики умерли лишь раз,

Камнями ль их побили, иль распяли,

Сожгли в огне, сварили в масле или

Меж ребер распилили их пилой;

Моя же смерть — сегодня и всегда.

Свидетельствуй, сумел ли кто найти

(А я искал меж помыслов глубоко)

Еще ужасней способ покорить

Вот эту плоть, сей дом греха, который

Я взненавидел и презрел, о Боже?!

Не только наказания столпа

Я снес — не только: но когда я жил

В скиту, что на другом конце долины,

Я несколько недель носил веревку,

Которой тянут ведра из колодца,

Ее на теле крепко завязав,

И никому не говорил ни слова,

Пока гниение, проев мне кожу,

Не выдало меня — тогда уж все

Меж братьями дивились. Много боле

Я перенес. Ты, Боже, знаешь все.

Три года, чтоб душа к Тебе стремилась,

Я жил с той стороны холма, к скале

Себя за ногу приковавши цепью

В убежище из валунов, без крыши.

Окутанный туманной пеленой,

Два раза громом с неба опаленный,

Лишь влажным мхом я жажду утолял,

А ел лишь редкие дары недужных

Касавшихся меня, чтоб исцелиться.

Они о чудесах заговорили,

А потому теперь я столь известен:

И хромота, и паралич, и язвы

Исцелены — но мною ли, не знаю.

Помилуй и покрой мои грехи.

Затем, чтобы с Тобой уединиться,

Три года на столпе шести локтей

Я простоял. Затем еще три года —

На высоте двенадцати, потом

И двадцати локтей. А после

Еще я двадцать долгих лет провел

В сих дважды двадцати локтях над миром.

Мне кажется, я это претерпел —

Или привиделось? — за эти годы,

Коль можно мерить годы этим солнцем,

Венчающим мои страданья в небе

Так долго.

Все же я не знаю точно:

Ведь злые духи, приходя, рекут:

«О Симеон, ты долгие века

Страдаешь! Так спускайся же!» И лгут

О тяготах, что я снести не смог бы.

И оттого нередко я впадаю

По целым месяцам в оцепененье:

И небо, и земля, и время гаснут.

Пока, о Господи, Ты со святыми

На небе празднуешь, а на земле

Сидят в домах своих уютных люди

Перед камином, с женами, едят,

И сытая скотина дремлет в хлеве,

Я — от весны до осени — свершаю

До тысячи двухсот земных поклонов

Христу, Марии Деве и святым;

Порой в ночи, забывшись ненадолго,

Я просыпаюсь, инеем покрытый

Или росой; а звезды ярко блещут.