Скажите, есть ли между вас священник?

Пусть он скорей ко мне идет сюда,

По лестнице приставленной взберется

В мой дом, что поднят над землей высоко,

И таинство святое принесет;

Поскольку я, Святым водимый Духом,

Пророчествую, что сегодня ночью

Умру без четверти двенадцать.

Боже!

Людей безумных не остави. Пусть

Берут с меня пример. Веди их к свету.

В. Генке

THE BLACKBIRD

О Blackbird! sing me something well:

While all the neighbours shoot thee round,

I keep smooth plats of fruitful ground,

Where thou may’st warble, eat and dwell.

The espaliers and the standards all

Are thine; the range of lawn and park:

The unnetted black-hearts ripen dark,

All thine, against the garden wall.

Yet, tho’ I spared thee all the spring,

Thy sole delight is, sitting still,

With that gold dagger of thy bill

To fret the summer jenneting.

A golden bill! the silver tongue,

Cold February loved, is dry:

Plenty corrupts the melody

That made thee famous once, when young:

And in the sultry garden-squares,

Now thy flute-notes are changed to coarse,

I hear thee not at all, or hoarse

As when a hawker hawks his wares.

Take warning! he that will not sing

While yon sun prospers in the blue,

Shall sing for want, ere leaves are new,

Caught in the frozen palms of Spring.

ЧЕРНЫЙ ДРОЗД

О дрозд, пропой мне что-нибудь!

Из местных жителей лишь я

На птиц не завожу ружья,

Убытка не боюсь ничуть.

Здесь корм найдешь ты и жилье,

Всё, от забора до крыльца:

Кусты, лужайки, деревца,

Шпалеры, грядки — все твое.

Но где же песни? Ты молчишь;

По целым дням, блаженно рьян,

Облюбовав свой «джонатан»,

Сидишь и яблоко долбишь.

Не стыдно, клювик золотой?

Как чудно прежде ты певал!

Замолк в довольстве и пропал

Твой звонкий голос молодой.

От вдохновенья ты отвык;

Лишь после множества потуг

Выходит хриплый, резкий звук —

Торговца уличного крик…

Опомнись, баловень и мот!

Кто нем, пока щедра земля,

Тот поневоле запоет

В холодных лапах февраля.

Г. Кружков

TO —,

AFTER READING A LIFE AND LETTERS

‘Cursed be he that moves my bones.’

Shakespeare's Epitaph.

You might have won the Poet’s name,

If such be worth the winning now,

And gain’d a laurel for your brow

Of sounder leaf than I can claim;

But you have made the wiser choice,

A life that moves to gracious ends

Thro’ troops of unrecording friends,

A deedful life, a silent voice:

And you have miss’d the irreverent doom

Of those that wear the Poet’s crown:

Hereafter, neither knave nor clown

Shall hold their orgies at your tomb.

For now the Poet cannot die,

Nor leave his music as of old,

But round him ere he scarce be cold

Begins the scandal and the cry:

‘Proclaim the faults he would not show:

Break lock and seal: betray the trust:

Keep nothing sacred: ’tis but just

The many-headed beast should know.’

Ah shameless! for he did but sing

A song that pleased us from its worth;

No public life was his on earth,