Волшебница Шалотт и другие стихотворения - Теннисон Альфред (2007)

Моя спина прикрыта козьей шкурой,

А шею гнут железные вериги.

Рукою слабой воздвигаю крест;

С Тобой борюсь, доколе не умру я.

Помилуй же и смой с меня мой грех!

Господь, Тебе известно, кто я есмь:

В грехе зачатый и рожденный грешник.

Не я, они придумали сие:

Я ль виноват, что эти люди ходят

Мне поклоняться? Вот уж смех и грех!

Они меня за диво держат. Кто я?

Глупцы меня уже сочли святым,

К столпу приносят в дар цветы и фрукты.

А я и вправду (Ты не дашь солгать)

Здесь выстрадал не меньше — или больше? —

Чем множество святых, чьи имена

В календаре записаны церковном.

Мне поклоняясь, делаете дурно.

Что сделал я, чтоб это заслужить?

Ведь я сквернее всех вас, вместе взятых.

Быть может, совершал я чудеса,

Калек, бывало, исцелял, и что же?

Быть может, ни один среди святых

Страданьями со мною не сравнится,

И что ж? Но не вставайте. На меня

Взирая, можете молиться Богу.

Ну, говорите! Есть ли тут калеки?

Вы знаете, пожалуй, что за силу

За эти муки Небо дало мне.

Да, я могу их исцелить, пусть выйдут.

Исцелены? Послушайте, кричат:

«Свят Симеон Стилит!» Но почему

Во мне мой Бог свершает жатву? Дух мой!

В тебе мой Бог вершит… но если так,

Могу ль чудотворить, и не спастись?

Ведь ни с одним такого не бывало.

Я не могу не быть спасенным. Да,

Я свят. Кругом кричат: «Смотри, святой!»

И голоса с небес меня величат.

Мужайся, Симеон! Ты, как личинка,

Разодран — и уж видно пламя крыл,

И все сильней теперь твоя надежда,

Что Бог твои изгладит преступленья

Со всех скрижалей.

О, сыны мои,

Я, столпник Симеон, что прозываем

Стилитом меж людей; я, Симеон,

Что здесь до самого конца пребудет,

Я Симеон, чей мозг растоплен солнцем,

Чьи брови часто в тихие часы

Совсем седы от инея бывают,

Провозглашаю людям со столпа:

Иуда и Пилат, как серафимы,

Стоят передо мной. Сосуд греха,

Я на угольях корчусь. Ад внизу

Пылает яростно! Меня хватали

И бесы за рукав, и Асмодей,

И Аваддон — я бил крестом их всех.

Как обезьяны, лезли мне на грудь;

Коль я читал, они гасили лампу,

Я видел рожи их на фоне книги;

То хрюканьем свиньи, то конским ржаньем

Они мою молитву нарушали.

Но я сюда, на столп, бежал от них.

Как я, нещадно умерщвляйте плоть

Шипами и бичом, без колебаний,

Постом, молитвой… я едва сумел,

Лишь через боль, неверными шагами,

Уйти от этих огненных соблазнов,

Что все еще в ушах моих гудят.

Хвале не уступайте: только Бог

Между князей и властелинов мира

Благоволил меня примером сделать,

Доступным для немногих. Не скажу,

Что может наступить то время — да,

Уж наступает, слышу я шаги

У двери жизни сей — и я скажу вам,

Что сможете мне вскоре поклоняться:

Я вам свои оставлю мощи здесь,

А вы для них соорудите раку

И перед ней курите фимиам,

Когда я со святыми упокоюсь.

Пока я говорил, тупая боль

Пронзила мне измученное тело.

И нечто вроде облака, придя,

Мне очи затемнило. Все! Конец!

Поистине, конец! Но что там? Тень?

Сиянье ли? Должно быть, это ангел,

С венцом? Приди, благословенный брат мой,

Знакомо мне лицо твое. Я ждал.

Чело готово. Что? Теперь отнять?

Нет, подойди сюда! Отдай! Христе!

Ушел; вернулся; вот он, мой венец!

А вот и на меня уж он возложен:

С него стекает райская роса.

Как сладостно! Нард, бальзам и ладан.

О, только бы не обмануться! Верю:

Я чист и свят, угоден Небесам.