Вы признаны опасными - Елена Ивановна Михалкова (2019)

Думаю, это мой последний город. Я больше не Филя, герой передачи «Спокойной ночи, малыши». И уж конечно, не член чрезвычайного комитета. Впрочем, всерьез я им никогда и не был. Так что даже не знаю, кто я такой. Игрушечный пес, которому повезло исполнить мечту своего друга? Нет, слишком пафосно. Степашка бы этого не одобрил. Беглец? Я был им когда-то, но теперь, мне кажется, я на своем месте.

Иногда я слышу их голоса.

«Задави лыбу, Филя, ты не в цирке», – говорит Хрюша.

Ирония ситуации заключается в том, что я именно в цирке, вместе со старым португальским клоуном, выкупившим меня у механика того самого теплохода.

«Нас будут помнить всегда», – говорит Степашка.

И ухмыляется своей опасной косой усмешечкой, и я даже чувствую на лохматом плече прикосновение его лапы.

Да, ушастый, вас будут помнить всегда.

Надеюсь, тебя утешает эта мысль, где бы ты ни находился.

Но еще больше утешает другая.

Вас будут помнить всегда.

А покемонов рано или поздно забудут.

Иногда мне кажется, что он именно для этого все и затеял.

Последнее дело следователя Ерохина

«Пришельцы. Земля завоеванная» – так назывался сборник, для которого мне предложили написать рассказ. Я только что закончила работу над детективом, и в голове привычно вертелись сюжеты о преступниках и сыщиках. Но детектив не годился.

Было лето, мы с семьей жили в деревне и часто ездили купаться на реку. Неподалеку от нашей деревни есть место небывалой красоты – высокий обрыв, поросший соснами, с которого открывается вид на Оку, на села и поля. Там всегда пахнет смолой и дикой малиной, там песок красно-золотой, и стайки мальков стоят в прозрачной речной воде.

Однажды среди сосен обосновалась компания, приехавшая на трех машинах. Они поставили палатки, слушали шансон, пили, жарили шашлыки и стреляли по бутылкам. Когда они уехали, мы провели два дня, собирая на поляне битое стекло.

За ними появились следующие. За ними – еще одни. Несколько сосен срубили. В кустах устроили туалет.

Как-то раз, обнаружив на обрыве очередную помойку, я вернулась домой и написала этот рассказ.

Эх и красота же царила вокруг! На высоком песчаном обрыве среди сосен, смуглых и золотых, гулял свежий ветер. Внизу свободно и широко катила волны река, и облака над ней бежали, обгоняя друг друга, и отражались в высокой синей воде.

На другом берегу в пойме паслись коровы, с обрыва казавшиеся крохотными, как букашки.

«Божьи коровки», – подумал Ерохин.

Простор, какой простор! Солнце светит, река сверкает, смолистые капли вспыхивают на слюдяных стволах. Ветер треплет макушки сосен, а еще выше парит, раскинув крылья, ястреб.

Одним словом, благодать.

– Труповозка прибыла, Вась, – сказал неслышно подошедший сзади Угличин.

Ерохин кивнул, не оборачиваясь. Угличин вытер лысину платком, придвинулся ближе и тоже стал смотреть на коров.

– Как он их, а… – в голосе его звучала смесь ужаса и восхищения. – Средь бела дня… И ведь сложил так аккуратненько!

– Угу. Как дрова.

– Тогда уж как говядину в морозилке.

– Если бы в морозилке.

Ерохин сплюнул в черничные заросли.

Хорошо еще, что тела недолго пролежали на жаре: на них наткнулись деревенские пацаны. Пошли на реку купаться и обнаружили неподалеку от трех палаток «Ладу» с открытыми дверями, из которой хрипло орал певец Лепс.

Тут-то один из мальчишек и заподозрил неладное. Какой владелец бросит машину нараспашку с магнитолой? «Может, пьяные валяются!» – предположил другой. Сунулись в палатку, пошарили за ней и бросились бежать, подвывая от ужаса.

Когда следственная группа прибыла на место преступления, Лепс по-прежнему рвал глотку. Первым делом Ерохин выключил магнитолу, а уж затем приступил к осмотру.

– Я поначалу решил, что тут двое потрудились, – негромко сказал эксперт. – Но сдается мне, Вась, один он был.