Человек из дома напротив - Елена Михалкова (2019)

Осталось самое простое: найти путь домой.

Мельников встал и огляделся. Ничто из увиденного не было ему знакомо. Какая-то стройка… вдалеке деревня… почему деревня?

Нет, он должен быть не здесь.

Но где?

Из темного омута, из враждебной глубины всплыл волшебный радужный пузырь воспоминания и втянул Константина Романовича внутрь.

Старый московский двор. Просторная комната с высоким потолком, за окном зеленая листва… Это время помнилось ему как нескончаемое лето: герань цвела, жена пела, девочка бегала босиком по их квартире, все норовя заглянуть под ткань, наброшенную на клетку с канарейками, чтобы не просыпались раньше времени. Она стеснялась его, и Константин Романович, к своему огорчению, не знал, как с ней обращаться. Он и сам ее стеснялся. Легко было иметь дело со студентами. Они задавали вопросы, на которые он знал ответы. А девочка спрашивала у его жены, можно ли отстегнуть моторчик у Карлсона, и что будет, если поймать тучу сачком, и как испечь пирог из сирени.

Когда ей было лет десять, Константин Романович услышал, как она читает малышу сказку. Он стоял у приоткрытого окна, вдыхая запах молодой тополиной листвы, и наблюдал за ними через полупрозрачную занавесь. Анна сидела на скамейке, на коленях у нее устроился трехлетний мальчик, сынишка соседки.

– А Колобок говорит зайцу: не ешь меня, я тебе песенку спою.

Мальчик слушал, приоткрыв рот. Анна читала медленно, с выражением, и водила пальцем по странице.

– …катится, а навстречу ему медведь!

Когда дошло до встречи с лисой, Мельников заподозрил, что дело кончится плохо. Ребенок выпятил нижнюю губу и готовился зарыдать.

– «Колобок-колобок, сядь ко мне на язычок и пропой последний раз». Прыгнул колобок. А лиса его – ам! – и съела. – Девочка взглянула на малыша и после небольшой паузы продолжила: – Идет она по лесу, довольная-довольная, и вдруг слышит, как в животе у нее кто-то распевает во все горло. «Я колобок-колобок, я румяный бок, я от всех ушел… – Она задумалась на пару секунд, – …и теперь катаюсь в меховой лисе-колбасе».

Малыш недоверчиво взглянул на Аню и вдруг засмеялся.

– В меховой лисе-колбасе! – повторила она, довольная успехом своего повествования. – И еще поет!

– Фто паёт? – потребовал мальчик.

Анна задумалась.

– Вдоль по Пии-итерской! – вывела она громко. – По Тверско-ой-Ямской! По Тверской-Ямско-ой, с колокольчиком! – Она принялась аккуратно подбрасывать его на коленях в такт песне. – Едет миленький мой! Сам на троечке! Едет ла-апушка да по проселочкам!

Ребенок захохотал.

– Лиса слушает, подпевает! Зачем, думает, я такого певчего колобка съела? Глупая я, что ли? «Выходи!» – говорит. И выплюнула его. Колобок ее в нос поцеловал и дальше покатился. Вот и сказке конец! Ой, смотри, твоя мама идет.

– Мама, колобок живой! – закричал мальчик так пронзительно, что Мельников вздрогнул.

Это мгновение – крошечный бегущий малыш, и девочка, смеющаяся на скамейке, и ветер, и легчайшее касание кисеи, и запах распустившихся почек, и голубиное воркование на крыше подъезда – навсегда запечатлелось в его памяти. Колобок был живой. Все были живые.

Он вдруг отчетливо понял, что ему нужно делать. Вернуться туда, разумеется, как он раньше не сообразил! Падение тому виной, голова работает хуже, чем прежде, но это временно. Все наладится, стоит ему вернуться в свой дом.

Константин Романович отряхнул пальто от снега и пошел. Он ориентировался на шум машин и не ошибся. Дорога вывела его на скоростную трассу. Обочина была грязная, на него летели брызги от проносившихся мимо автомобилей, но Мельников, запахнув пальто от ветра, упрямо пробивался вперед.

Его обогнала разбитая «девятка» и вдруг притормозила метрах в ста перед ним. Вышли два парня, оба коротко стриженые, в дутых куртках.

– Отец, ты далёко ли топаешь? – спросил один.

– В Москву.