Земля матерей - Лорен Бьюкес (2020)

Момент выбран как нельзя лучше. Все берутся за руки, сдвигая стулья. И когда наконец доходит очередь сестер, сотрудница иммиграционной службы не глядя ставит им в документы печати.

– Спасибо, – говорит она, высовывая в окошко руку и хватая Надежду за рукав «апологии». – Это было замечательно!

44. Коул: Проигранные сражения

Перегон до Атланты очень длинный. Сестры поют, пока автобус едет по спагетти эстакад, накрывших центр города, направляясь к объездной дороге. Чем дальше они отъезжают от центра Атланты, тем более живописными и запущенными становятся кварталы. Красивые особняки стоят на фоне подступающих к ним сзади лесов; полные надежды маяки цивилизации, несмотря на облупившуюся краску, выбитые стекла в окнах и щедро разросшуюся траву на лужайках, говорящую о том, что сюда уже давно никто не заходит. За одним домом в баскетбольном кольце какая-то птица свила гнездо, похожее на застывший в полете мяч неправильной формы.

Мила свернулась в клубок на сиденье, спит, уронив голову на грудь под неудобным углом, что напоминает Коул о долгих поездках, которые они совершали всей семьей. Тогда они с Девоном много разъезжали по проселочным дорогам, исследуя новые места, а ребенок неохотно засыпал в машине. Но когда Коул пытается усадить Милу в более удобную позу, как делала это раньше, та ворчит во сне и стряхивает с себя ее руку.

По радио звучит популярная песня в стиле кантри, Вера подпевает, отбивая пальцами такт по рулевому колесу.

На протяжении вот уже нескольких миль им не встретилось ни одной машины, и вот теперь сумерки крадутся между бледными полосками деревьев, рисуя узоры теней, заполняя изнутри пустые здания. Но фонари остаются немыми. Окна остаются слепыми. Если здесь и есть жильцы, они затаились, невидимые.

Лес становится более густым, смыкается вдоль дороги, прижимается к ограде, и наконец автобус поворачивает к невысокой каменной стене с воротами, перекрытыми шлагбаумом, и будкой охранника с холодным голубым свечением жидкокристаллического экрана в окне – маяком в расползающихся сумерках. Или блуждающим огоньком на болоте, готовым завести в топь. Мила шевелится, откликаясь на прекращение движения, точно так же, как когда была маленькой, и трет глаза тыльной стороной руки.

– Мы уже там?

– Где-то. – Коул читает вывеску. – Академия Бенфилд.

Автобус поднимается по широкой дороге под пологом листвы к студенческому городку, столетние здания с деревянными рамами в окнах и стенами, увитыми плющом, или, скорее, японским кудзу, предполагает Коул. Ползучий бич Джорджии.

На нее производит впечатление умение Церкви переоборудовать под свои нужды самые разные помещения: приют, где кормят галлюциногенами, элитная частная школа, даже бар и театр в Мемфисе – хотя Надежда и Сострадание предпочли не заезжать туда, из-за тараканов и въевшегося налета греха.

По крайней мере в этом благословенном месте комнаты, которые можно считать отдельными, – навороченный пансион для избалованных деток богатых родителей, в каждой по две кровати. Им не придется ночевать с кем-то посторонним; то есть если у Милы случится еще одно ночное происшествие…

«Мокрые сны», крошка, совершенно нормально для мальчика. Этот эвфемизм совершенно в твоем духе.

Коул прекрасно знает, что это такое – «спасибо, призрак!» Это все ради нее. Чтобы слова попали прямиком ей в голову. Надежда на каждом последующем Откровении нажимает все сильнее, добиваясь подробностей, имен, времени, того, что именно она испытывала в тот момент. Развешивать свое грязное белье, чтобы скрыть испачканные в буквальном смысле простыни Милы.

Коул предоставляет Миле выбрать им комнату, с крошечным балкончиком, и заносит свои вещи.

– Не совсем «Хогвартс», – замечает она.

– Магия – это глупо, – бормочет Мила, олицетворение подросткового обаяния.