Замещающий ребенок - Морис Поро (2016)

Эти дети, как можно было ожидать, были переполнены страхами и диффузной тревогой. Всего за несколько минут, проведенных с ребенком или его родителями, можно было составить длинный список его страхов. Например, Жорж боялся использовать диктофон, подскакивал от телефонного звонка, отказывался от любых конфет, потому что «они могут застрять в горле». Обо всем этом он говорил с испуганными глазами. Он подробно рассказывал об ужасных последствиях какой-нибудь пустяковой болезни его близких. Его страхи были сконцентрированы на смерти, в них содержались типичные фантазмы одиночества, кастрации, наказания как возмездия. Эти фантазмы явно базировались на смерти брата и на идентификации с умершим. Наиболее значимые страхи, связанные с болезнями и телесными повреждениями, могут быть прямыми последствиями неусыпного внимания родителей, которое покоится на фундаменте отверженности — зависимости и взаимной амбивалентности в отношениях матери и ребенка. В четырех случаях, где связь ребенка с матерью была очень сильна, мир воспринимался ею слишком опасным, чтобы ребенок мог спокойно передвигаться и исследовать его: нужно было, чтобы он находился возле матери, иначе «что-нибудь случится».

Результат такой прочной «приклеенности» к матери, гиперопеки, запретов и изнуряющего ожидания предсказуем: инфантильные, недоразвитые, привязанные к дому, пассивные и очень зависимые дети. Все эти дети были убеждены в том, что они неспособные, незащищенные, что они живут в мире, полном постоянных и непредсказуемых опасностей.

У них были различные соматические симптомы, проявлявшиеся, прежде всего, в истерическом преломлении того, от чего пострадал умерший ребенок: например, у брата того, кто подавился кусочком хлеба, периодически сдавливало горло; боль в руке была у девочки, брат которой умер от рака крови, у него раньше так же болела рука. Эти двое детей были в том же возрасте, в котором умерли их предшественники. Они с особой серьезностью спрашивали, будет ли у них еще один день рождения: их идентификация с умершим была настолько сильной, что они были уверены, что умрут в том же возрасте. Все они считали, что «родились, чтобы никогда не вырасти». Утверждение, что «люди не умирают, пока не становятся старыми», казалось им абсурдным, они презрительно относились к попыткам поддержать их. На вопрос о том, чем он будет заниматься, когда вырастет, один мальчик сказал: «Ничем. Я умру». Другой часто вздыхал: «Я умру. Никто не становится старым».

Навязчивые идеи проявлялись по-разному. Один мальчик на веселом празднике сказал отцу: «Кого-то, кто сейчас здесь, не будет завтра. Он умрет». Они интересуются смертью гораздо больше, чем родители, их интересуют кладбища, крематории, фильмы о стихийных бедствиях, могилки животных у соседних домов. Они все время говорят о смерти и очень хорошо информированы. Они первыми узнают о смерти соседей, друзей семьи, дальних родственников и их домашних животных, они интересуются всеми подробностями. Эти события служат для них доказательством того, что смерть кружит над ними и что врачи бессильны перед ней.

У них искаженные представления о связи между болезнью и смертью. Например, брат мальчика умер от плохо продиагностцрованного «тяжелого инфекционного заболевания». Из объяснений родителей мальчик понял, что речь шла об «особом, очень опасном насморке», и сделал вывод о том, что любой насморк может привести к смерти. Одна девочка интерпретировала следующим образом несчастный случай с ее братом: «Его ударили по ноге, потом ее отрезали, но это не помогло»; она ужасно боялась любых ударов и ушибов, ее страхи усиливались, потому что мать постоянно и тщательно осматривала ее. Смерть подстерегала этих детей, притаившись среди вполне обычных вещей.