Замещающий ребенок - Морис Поро (2016)

Бабушка со стороны отца умерла вскоре после свадьбы родителей, а спустя несколько недель оказалось, что мать беременна. Она вспоминает: «Это был очень живой ребенок. Может быть, моя радость была слишком сильной, ребенок умер при рождении». Врачи запретили ей смотреть на ребенка, его похоронил муж вместе с кюре. Затем она родила мальчика, а ее собственная мать умерла на следующий день. Через два года сбылась ее мечта о девочке: новая Анна родилась путем кесарева сечения. Вся беременность сопровождалась рвотой. Матери было около сорока лет.

Анна родилась через пятнадцать дней после назначенного срока. Мать называла ее лентяйкой, потому что та не хотела брать грудь. Трудности питания и нарушения речи привели к тому, что в течение первых трех лет жизни Анна четырежды лежала в больнице, последний раз — на операции по поводу косоглазия.

В пять с половиной лет в школе ей дали направление в педпсихиатрическую консультацию, но мать отказалась ее туда вести, опасаясь сплетен среди соседей.

Анна делает необычные и страшные рисунки. Она упорно избегает чужих взглядов, а на ее рисунках глаза или отсутствуют, или плохо прорисованы. У нее есть фотоальбом, на первой странице которого нет самой первой фотографии, только рамка, нарисованная Анной.

С тех пор как началась психотерапия, Анна, которая вне школы безостановочно рисовала, отказывалась это делать на сеансах, занимая себя игрой на барабане, распеванием непонятных слов на выдуманные мелодии. На ее рисунках были пытки, тюрьмы, а вскоре появились и сексуальные темы. Иногда она переставала стучать и спрашивала: «Ты считаешь меня нервной? Ты считаешь, моя мать правда думает, что я талантливая? Я не слишком маленькая, не слишком толстая, не слишком слабая для своего возраста?» Однажды она спросила: «Все, что я рисую, связано с моим прошлым?» Спустя несколько недель она назвала свой рисунок «Счастливая мать с новорожденным». Тем не менее, Урбан отмечает, что ни мать, ни ребенок не выглядели счастливо.

Через пятнадцать месяцев терапии у нее больше не было тиков, но она начала мастурбировать.

Она рассказала, что придумала себе мнимую личность, у которой такие же инициалы, как у нее. На этой стадии лечения она говорит, что может с этим справиться. Она начинает воображать, каково это было бы иметь старшую сестру: та бы ее защищала, но «может быть, мы бы и ссорились».

После трех лет лечения ей разонравилась идея спать с матерью. У нее появились «подружки». Когда ей сказали, что лечение заканчивается, она ответила, что это грустно, но в то же время она думает о том, чем она займется теперь: будет читать в одиночестве или играть с подружками. «И я больше не должна их все время спрашивать, какой они меня видят».

Сейчас Анне двенадцать с половиной лет.

Возможно, что изменения в психике девочки от девяти до двенадцати с половиной лет обеспечили спонтанный процесс восстановления, но, как считает Урбан, вполне вероятно, что терапия с использованием творческих способностей ребенка упростила эту задачу.

Описывая этот случай, Урбан, естественно, отмечает признаки горевания, вины и поисков идентичности замещающих детей. Он обращает внимание на сильную амбивалентность матери, создающей настоящую «двойную связь», которая на сознательном уровне толкает ее ребенка к ранней автономии, а на бессознательном — привязывает его, чтобы не переживать еще раз страх сепарации». И тогда самостоятельным шагом к сепарации, вплоть до подросткового возраста, может стать только самоубийство.

В нашем случае мать навечно привязана к воображаемому объекту (старшей умершей дочери), и это не оставляет жизненного пространства для Анны.

Урбан делает акцент на том, как важен материнский взгляд. Мать «видит живую и настоящую Анну, но наделяет ее качествами идеализированной умершей дочери. Она отказывает ей в симбиотическом слиянии <…> но благодаря своим творческим способностям и воображению Анна может противостоять воображению матери».