На самом деле гениальность — это естественная способность создать нечто оригинальное и великое: безумие неестественно, оно само по себе ничего не создает, и то, что в нем есть оригинального, редко наделено величием.

Но почему они так близки? Потому что оба они, сумасшедший и гений, выходят за пределы норм, правил, средних показателей, оба в большей или меньшей степени нарушают установленный порядок, и это с трудом выносят окружающие.

«Когда настоящий гений являет себя миру, его узнают по такой примете: все глупцы восстают против него», — говорит Фрерон, а Оскар Уайльд отмечает, что «люди очень терпимы. Они прощают все, кроме гениальности».

Непоследовательный шизофреник, нелепый маньяк, угрожающий психотик так же шокируют человека на улице, как художник-абстракционист, писатель-сюрреалист, музыкант-додекафонист. Точно так же эти последние необязательно будут гениями, как не были ими при жизни Пикассо, Бретон или Шенберг. Именно это имел в виду Арагон, утверждая, что предназначение гения в том, чтобы подкидывать идеи, которые через двадцать лет станут достоянием кретинов.

Некоторые считают, что безумие порождает гениальность: сумасшедшему как поэту удается выразить невыразимое, сказать то, что нормальный человек выразить не может. Это маловероятно, поскольку каждый создает свое безумие из своего внутреннего содержания, поднимая на поверхность то, что хранится в глубинах его бессознательного. «Болезнь ничего не создает, она разрушает и освобождает», — учит нас Джексон.

То, что психика некоторых гениев была неустойчивой, не подлежит сомнению: Бетховен, Ван Гог, Достоевский и многие другие не были образцами психического равновесия. Ничто не запрещает думать, что можно быть сумасшедшим и гениальным одновременно: но ничто не позволяет утверждать, что здесь есть причинно-следственная связь.

«Конечно, Пруст прав: художник и творец не может быть обычным человеком, он существо высшего порядка. К чему же лишать себя подробностей, которые помогут пролить свет на процесс творчества? В любом случае здоровое любопытство может подтолкнуть к тому, чтобы ближе узнать своеобразную личность гениальных писателей» (И. А. Фавр).

Отзывы о творчестве невротиков (в широком смысле этого понятия) немного другие. Невроз может способствовать освобождению. «Если человек обладает художественным даром, психологически крайне загадочным, то он может трансформировать свои видения не только в симптомы, но и в эстетические произведения. Так он избегает невроза и находит связь с реальностью» (Фрейд). Можно заменить слово «видения» на слово «нарушения», чтобы применить это утверждение к замещающим детям.

Ж. Делей вторит Фрейду, когда говорит, что при отсутствии интеллектуальных нарушений неустойчивость аффективных импульсов, даже если она отстает от нормального развития инстинктов, может стать точкой начала прогресса. Все происходит так, как будто подавленная энергия, которая не может найти выход обычным путем, пробивается другими маршрутами, которые в большинстве случаев заводят в тупик, но все же иногда приводят к тому, что выход находится в приобщении к миру ценностей. Это называют сублимацией, другими словами, успешным вытеснением/подавлением.

Некоторые люди могут найти положительное применение своему неврозу, например, для решения таких внутренних проблем, которые привели бы других к краху. «Поэзия — это освобождение», — говорил Гете.

Художественное произведение — это вневременное равновесие, иначе говоря, искусственное здоровье. Рене Фере утверждал, что фильм «Крещение» позволил ему избежать психоанализа и стать, наконец, «кем-то, кто только я».

Вместе с Ж. Делей мы можем сказать, что неуравновешенность (или нарушение), а не душевная болезнь может благоприятствовать творческой деятельности, позволяющей установить новое равновесие.