Там, где раки поют - Делия Оуэнс (2019)

Покончив с едой, сказали хором:

– Есть новости.

– Выкладывай, – велел Эд.

– Я узнал из нескольких источников, что у Чеза имелись тайные делишки на болоте.

– Делишки? Что еще за делишки?

– Не знаю, но ребята в “Конуре” говорят, года четыре назад он зачастил на болото, один, никому ничего не рассказывал. С друзьями он там рыбачил, на лодке катался, но частенько ездил и один. Я думал, может, он с наркоманами связался или, того хуже, задолжал какому-нибудь наркодилеру-поганцу. Ляжешь с собаками – встанешь с блохами. А он и вовсе не встал.

– Это вряд ли. Он же был спортсмен, не представляю его наркоманом, – возразил шериф.

– Бывший спортсмен. Сам посуди, видали мы таких. Как только золотые денечки позади, ищут острых ощущений. А может, он там женщину завел.

– Только вот не знаю, кто мог ему там приглянуться. Он со здешней золотой молодежью знался, а не с отбросами.

– Что ж, коль он считал себя выше ее, значит, недаром скрытничал.

– Верно, – кивнул шериф. – И во что бы он там ни ввязался, об этой стороне его жизни мы не знаем, не ведаем. Надо разнюхать, что у него были там за дела.

– Говоришь, у тебя тоже новости есть?

– Не совсем так. Звонила мать Чеза, у нее кое-что важное. Насчет подвески с ракушкой, что он всегда носил на шее. Она уверена, тут-то и собака зарыта. Обещала зайти рассказать.

– Когда?

– Скоро уж, после обеда.

– Неплохо бы настоящую зацепку найти. Это лучше, чем ходить вокруг да около, разыскивать субъекта в красном шерстяном свитере и с мотивом в придачу. Если это все-таки убийство, то хорошо продуманное. Все улики, если они и были, засосало болото. Успеем пообедать до прихода Патти Лав?

– А как же! Блюдо дня сегодня – свиные отбивные. И пирог с ежевикой.

20

Четвертое июля

1961

Четвертого июля Киа босиком, в шифоновом платье, из которого успела вырасти, вышла к лагуне и села на бревно, где они с Тейтом читали. Безжалостный зной разогнал последние клочки тумана, и кругом разлилась влажная духота. Киа то и дело наклонялась, брызгала прохладной водой на шею, без конца прислушиваясь, не приближается ли лодка Тейта. Ожидание ее не тяготило – она коротала время за одной из книг, что он ей привез.

Минуты едва ползли, солнце будто застряло в зените. Сидеть на бревне было неудобно, и Киа сползла на землю, облокотилась о дерево. Наконец, проголодавшись, она вернулась в хижину, чтобы соорудить сэндвич из крекеров и остатков колбасы. Перекусила наспех: вдруг Тейт появится, а она его не встречает?

В жарком влажном воздухе вились москиты. Ни лодки, ни Тейта. В сумерках Киа подошла к кромке воды, стояла неподвижно, словно цапля, смотрела на пустую, тихую гладь протоки. Дышать было больно. Сбросив платье, Киа ступила в темную прохладную воду; волны ласкали кожу, холодили, будто вбирая в себя весь жар. Киа вылезла на берег и голышом уселась на мягкий мшистый взгорок, чтобы обсохнуть, так и сидела, пока не показалась луна. А затем сгребла в охапку одежду и вернулась в дом.

Прождала она и весь следующий день. С каждым часом день разгорался, до вечера сиял, после заката мерк. Взошла луна, вспыхнула на воде дорожка, а с нею новая надежда, но и та потухла. Еще один рассвет, еще один раскаленный добела полдень. И снова закат. Остаток веры угас, чувства притупились. Взгляд Киа блуждал равнодушно; она по-прежнему прислушивалась, не плывет ли Тейт, но уже без замирания сердца.