Там, где раки поют - Делия Оуэнс (2019)

Лагуна пахла жизнью и смертью, надеждой и тленом. Квакали лягушки. Киа смотрела безучастно, как чиркают в темноте светлячки. Светлячков она никогда не ловила в банки – о живом можно узнать намного больше, если оно на воле, а не за стеклом. Джоди ей объяснял, зачем самка светлячка мигает огоньком на брюшке, – это сигнал к спариванию. Каждый вид светлячков сигналит по-своему. Киа заметила, что одни самки мигают “точка-точка-точка-тире” и танцуют зигзагами, а другие сигналят “тире-тире-точка” и узор в воздухе чертят иной. Самцы, конечно, знают сигналы своего вида и подлетают только к “своим” самкам. А потом, как говорил Джоди, “трутся брюшками”, чтобы вывести детей, как большинство животных.

Вдруг Киа встрепенулась, пригляделась: одна из самок сменила код. Сперва просигналила как надо, подлетел самец того же вида, и они спарились. А потом замигала по-другому, и подлетел самец чужого вида. Прочитав ее послание, решил, что рядом “своя” самка, готовая спариться. А самка вдруг схватила его челюстями и сожрала целиком, не оставив ни лапки, ни крылышка!

Киа присмотрелась к другим светлячкам. Самки получали нужное – сначала самца, потом корм, – всего лишь сменив сигнал.

Киа понимала: судить их не за что. Добро и зло тут ни при чем, просто жизнь идет своим чередом, и часть игроков выбывает. Биология не знает ни добра ни зла, там своя система координат.

Прождав Тейта еще час, Киа вернулась наконец в хижину.

* * *

Наутро, когда от надежды остались клочки, она, ругаясь, снова пошла к лагуне. Села у кромки воды, прислушалась, не тарахтит ли лодка в протоке или в дальнем русле.

В полдень она вскочила, заорала: “ТЕЙТ, ТЕЙТ, НЕТ, НЕТ!” И рухнула на колени, упала лицом в ил. Ее будто сносило приливом. Такое знакомое чувство.

21

Куп

1961

Листья пальм сухо постукивали на знойном ветру, будто костяшки. Отчаявшись дождаться Тейта, Киа уже три дня не вылезала из постели. Ошалев от жары и безысходности, металась она, вся липкая, на мокрой от пота простыне. Иногда высовывала ногу в поисках местечка попрохладней, но впустую.

Она не замечала ни восхода луны, ни дневной охоты филина на голубую сойку. Свист крыльев черных дроздов манил ее на болото, но Киа не шла. Сердце сжималось от криков чаек над пляжем, от их жалобного призыва. Но впервые за всю жизнь Киа не откликнулась на их зов. Она надеялась, что жалость к ним вытеснит из сердца ту, другую боль. Но напрасно.

Ко всему безучастная, терялась она в догадках, чем же оттолкнула от себя близких, почему все ее бросили. Ма. Сестры. Все родные. Джоди. А теперь Тейт. Самые горькие дни в ее жизни (точных дат она не знала) – когда уходили по тропинке прочь от дома ее родные. Белая косынка в гуще листвы. Груда носков на матрасе.

Где Тейт – там для нее и жизнь, и любовь. А теперь он исчез.

– Почему, Тейт, ну почему? – бормотала она в подушку. – Ты же был не такой! Должен был остаться! Говорил, что любишь меня, но нет на свете никакой любви. Ни на кого в целом мире нельзя положиться.

Она поклялась больше никогда никого не любить, никому не доверять.

До сих пор у нее хватало сил и духу выбраться из любой трясины, сделать шаг вперед, какой бы зыбкой ни была почва. Ну и куда привела ее выдержка? Она то проваливалась в неспокойный сон, то пробуждалась.

Вдруг солнце – яркое, разбухшее, злое – обожгло ей лицо. Впервые в жизни она проспала до полудня. За окном что-то прошелестело, и, приподнявшись на локте, она увидела: ястреб Купера, размером с ворона, заглядывает на веранду сквозь проволочную сетку. Впервые за эти дни в ней шевельнулось любопытство. Она встала, и в тот же миг ястреб взлетел.