Мёртвое озеро - Рэйчел Кейн (2018)

На следующий день служба пересылки доставляет мне письмо. Я чувствую, как мой пульс ускоряется, но тревога намного слабее, чем прежде. Я все равно предпринимаю обычные меры предосторожности: аккуратно вскрываю конверт в синих пластиковых перчатках и использую кухонную утварь, чтобы развернуть и придержать лист.

Это второе из «добрых» писем в цикле, как и следовало ожидать. Слова Мэла стандартно-нормальны, словно маска человечности. Он пишет о книгах, которые прочел (он всегда любил читать, чаще всего книги о научных открытиях и тайных философских течениях), жалуется на отвратительную, безвкусную еду в столовой. Пишет, что ему повезло обзавестись друзьями, которые кладут деньги на его счет в тюремном магазине, так что он может покупать вещи, способные скрасить его существование в заточении. Рассказывает про своего адвоката.

Но дальше… с легким трепетом беспокойства я понимаю, что это письмо чем-то отличается от прочих. В нем есть что-то новое.

Когда я дочитываю его до конца, я вижу это. Оно подобно скату-хвостоколу, который наносит удар хвостом, глубоко вонзая в плоть жертвы зазубренный шип.

Знаешь, милая, больше всего я жалею о том, что мы так и не купили тот дом у озера, о котором так часто говорили с тобой. Похоже на рай, верно? Я почти вижу, как ты сидишь на крыльце в лунном свете и смотришь на ночное озеро… Эта картина дарует моей душе мир. Надеюсь, ты не делишь это ни с кем, кроме меня.

Я думаю о тех вечерах, когда сидела на крыльце, попивая пиво и глядя на рябь, бегущую по озеру на закате. «Эта картина дарует моей душе мир, – пишет он. – Надеюсь, ты не делишь это ни с кем, кроме меня».

Он видел нас – по крайней мере на фотографии. Видел меня и Сэма, сидящими вместе на крыльце.

Он знает, где мы.

– Мама?

Я вздрагиваю и роняю вилки, которыми придерживала письмо. Когда поднимаю взгляд, то вижу по другую сторону кухонной стойки Коннора, который пристально смотрит на меня. Позади него толпятся Билли, Трент, Джейсон и Дэрил, его друзья по настольным играм. Я и забыла, что сегодня четверг. Я собиралась сделать зефир с хрустящим рисом, чтобы побаловать их, но забыла и об этом.

Быстро складываю письмо, сую его обратно в конверт и снимаю перчатки, швыряя их в мусорное ведро, стоящее в углу. Положив конверт в свой задний карман, спрашиваю:

– Парни, как насчет перекусить?

Все они радостно вопят.

Все, кроме Коннора, который молча стоит, глядя на меня. Он знает: что-то не так. Я улыбаюсь, чтобы подбодрить его, но вижу, что эта улыбка его не обманула. С тошнотворным отчаянием я пытаюсь привести в порядок мысли, пока взбиваю зефирную основу с воздушным рисом и выкладываю в формочки, чтобы побаловать молодых людей. Я не думаю ни о зефире, ни о ребятах, ни о чем-либо еще, кроме одного: что делать?

«Бежать!» – кричат мне все мои инстинкты. Просто забрать фургон. Усадить туда детей. Бежать. Начать все заново. Пусть попытается снова найти нас.

Но холодная логика подкидывает мне факт: мы уже бежали. Мы бежали, и бежали, и бежали. Я вынудила своих детей вести неестественный, болезненный образ жизни, отрывая их от родных, от друзей, даже от них самих. Да, я делала это, чтобы спасти их, но какой ценой? Потому что, глядя на них сейчас, после целого года оседлой жизни, я вижу, как они расцвели. Выросли.

Бегство снова оторвет их от всех корней, и рано или поздно все хорошее в них завянет и сгниет от этого.

Я больше не хочу бежать. Может быть, причиной тому этот дом, который – несмотря на все мои усилия – стал нам домом. Быть может, озеро или тот покой, который я ощущаю здесь…

Быть может, то хрупкое, непрочное, настороженное влечение к хорошему человеку, которое я наконец-то смогла ощутить…

Нет. Нет, я не побегу, будь ты проклят, Мэл. Больше не побегу. Время пустить в ход план, который я составила давным-давно и которым надеялась никогда не воспользоваться.