Мёртвое озеро - Рэйчел Кейн (2018)

На следующий день я отправляюсь невероятно ранним утренним рейсом из Ноксвилла в Уичито, где мы когда-то жили, там беру напрокат машину и еду в «Эльдорадо». Этот тюремный комплекс напоминает огромный завод, расположенный посреди пустошей, но его нельзя принять за что-то другое, едва ты видишь вокруг него ограждение с кружевной оторочкой колючей проволоки, мерцающей электрическими искрами. Я никогда не бывала здесь прежде. Я не знаю, как это делается. Воздух пахнет иначе, и это напоминает мне мою прежнюю жизнь, мой прежний дом, которого давно нет. Он был конфискован в пользу банка, пока я сидела в тюрьме. А через месяц кто-то поджег его, и дом сгорел дотла. Теперь там находится мемориальный парк.

Когда я хочу наказать себя, я смотрю в Гугл-карты, на ту точку, где когда-то жила, и пытаюсь по памяти наложить наш старый дом поверх нынешнего парка. Мне кажется, что большая мемориальная плита установлена в центре того места, где некогда находился гараж Мэла, его пыточная мастерская. Это кажется мне уместным.

По пути в «Эльдорадо» я не сворачиваю, чтобы взглянуть на это место вживую. Я не могу. Я сосредоточена на одной-единственной задаче и не могу думать больше ни о чем. Следуя указаниям охранника, паркую машину на тюремной стоянке. Мой «Глок» заперт в оружейном тайнике моего «Джипа», оставленного в Ноксвилле, и сейчас при мне только то, во что я одета, заранее оплаченная карточка на 500 долларов, телефон, планшет и мои старые документы на имя Джины Ройял.

Я прохожу процедуру регистрации, во время которой мои документы подвергаются тщательному изучению, у меня берут отпечатки пальцев, и при этом на меня, перешептываясь, глазеют все: не только тюремный персонал, но и другие женщины, приехавшие повидать родных. Я ни с кем не встречаюсь глазами. Я отлично умею быть отстраненной. Охранникам явно интересно: ведь я никогда прежде не приезжала навестить Мэлвина. Они увлеченно обсуждают это – и в том конце коридора, и в этом.

Потом у меня забирают все, кроме одежды – все принадлежности остаются на посту охраны. После этого я подвергаюсь обыску с раздеванием: это унизительная процедура, но я стискиваю зубы и выдерживаю ее без единой жалобы. «Это важно», – думаю я. Мэл любит играть в шахматы. Этот визит – мой ход в шахматной партии. И я не могу позволить, чтобы цена, заплаченная за него, поколебала мою решимость.

Снова одевшись, прохожу в другую комнату ожидания, где коротаю время, читая затертые журналы со сплетнями, оставленные какими-то женщинами, побывавшими здесь до меня. Проходит час, прежде чем появляется охранник, чтобы вызвать меня. Это молодой афроамериканец с суровым лицом и острым циничным взглядом. «Качок, – решаю я. – Такому палец в рот не клади».

Он отводит меня в маленькую, ужасно тесную будку, где нет ничего, кроме конторки, покрытой пятнами и царапинами, стула и закрепленного на стене телефона. Толстая плексигласовая перегородка тоже вся исцарапана. Здесь целый ряд таких выгородок, и в каждой, сгорбившись, сидят убитые горем люди, ища хоть какого-нибудь покоя и человечности в месте, которое не предполагает ничего из этого. Проходя вдоль ряда, я слышу тихие фразы. «Мама не очень хорошо себя чувствует… брата снова взяли – был пьяным за рулем… На этот раз нам нечем заплатить адвокату… Вот бы ты вернулся домой, Бобби, мы по тебе скучаем…»