Девушка с татуировкой дракона - Стиг Ларссон (2015)

Опекунство – гораздо более жесткая форма контроля, при которой подопечный лишен права самостоятельно распоряжаться своими средствами и принимать решения по каким бы то ни было вопросам. Точная формулировка гласит, что опекун берет на себя ответственность за все «правовые действия» опекаемого. В Швеции около четырех тысяч человек имеют опекунов. Чаще всего опекунов назначают тем, кто страдает резко выраженными психическими заболеваниями, зачастую в сочетании с сильной алкогольной или наркотической зависимостью. Незначительную часть составляют те, кто страдает деменцией. Но, как ни странно, опекуны преимущественно приставлены к молодежи в возрасте до тридцати пяти лет. Лисбет Саландер как раз относилась к этой возрастной группе.

Лишить человека контроля над собственной жизнью, сиречь над банковским счетом, – одна из самых унизительных мер со стороны демократических институтов, особенно в случаях с молодыми людьми. Это – унижение, даже если подобная мера считается благой и социально оправданной. Поэтому опекунство – один из самых потенциально уязвимых социальных институтов, и законы в этой сфере регулируются строгими рамками постановлений и контролируются опекунским советом муниципалитета. А тот подотчетен правлению лена и, в свою очередь, парламентскому омбудсмену.

Как правило, опекунскому совету муниципалитета приходится нелегко. Несмотря на то что он в основном занимается весьма деликатными вопросами, в прессу просачивается не так уж много жалоб или скандалов.

Изредка все-таки появляются сообщения о том, что возбуждено дело против какого-нибудь наставника или опекуна, который присвоил деньги или без разрешения продал жилье клиента, прикарманив большую сумму. Но такое случается крайне редко, что, в свою очередь, может объясняться двумя причинами. Первая из них – совет работает так, что невозможно придраться. И вторая – подопечные не имеют возможности пожаловаться и их не слышат ни журналисты, ни чиновники.

Опекунский совет муниципалитета обязан ежегодно проверять, не появились ли основания для отмены опекунства. Поскольку Лисбет Саландер с завидной регулярностью отказывалась проходить психиатрические обследования – она никогда даже не здоровалась со своими врачами, – у совета никогда не появлялось повода изменить прежнее решение. Следовательно, сохранялся статус-кво, и девушка год за годом продолжала находиться под опекой.

Закон предусматривает, что необходимость в опекунстве «должна рассматриваться индивидуально в каждом отдельном случае». Хольгер Пальмгрен понимал это таким образом, что позволял Лисбет Саландер самой распоряжаться своими деньгами и жизнью. Он скрупулезно выполнял требования совета, подавая ежемесячные и ежегодные отчеты, но в остальном относился к Лисбет Саландер как к любой другой молодой женщине и не пытался влиять на ее образ жизни или определять ее круг общения. Пальмгрен считал, что это не его дело – и тем более не дело общественности, – если молодая дама хочет носить кольцо в носу и татуировку на шее. Такой не вполне стандартный подход к решению суда и позволял ему так хорошо ладить с подопечной.

Пока опекуном Лисбет был Хольгер Пальмгрен, она не слишком задумывалась о своем юридическом статусе. Но похоже, что адвокат Нильс Бьюрман толковал закон об опекунстве совершенно иным образом.