Я не Монте-Кристо - Тала Тоцка (2020)

В гостиной уже ждали отец с бабкой, сидящей в инвалидном кресле, и Никита, стараясь не смотреть на бабушку, впился глазами в отца.

«Знал или нет? Виновен — не виновен? Если бы нет, если бы можно было, чтобы тоже… нет».

— Никита, что стряслось? Ты выглядишь ужасно, — в голосе отца сквозило неподдельное беспокойство, и Никиту снова пробрало. Как пережить, если они знали? Знали и скрывали?

Он ничего не ответил, прошел вперед, выложил на стол черную коробку Беккера и нажал на пуск. Мать глядела на коробку с таким ужасом, будто это была ядовитая кобра, и у Никиты немного отлегло от сердца. Отец весь погрузился в себя, сжав губы в нитку, одна бабка смотрела прямо перед собой, и ни один мускул на лице не дрогнул.

Когда запись закончилась, отец поднял серое от гнева лицо и посмотрел на Никиту:

— Что это за бред, Никита, объясни.

— Это не бред, отец, это записи с прослушивающих устройств, которые Вадим Беккер натыкал везде, куда имел доступ.

— Вадик? — проскрипела бабка. — Вот гнида!

— Здесь записан мой разговор с рекламным отделом и с тобой, когда я спрашивал тебя о контракте, я тогда хотел изменить его…

— А я просила тебя не делать этого, Никита, — перебила бабка, — мне тогда не пришлось бы связываться с этим гопником Ермолаевым.

— Значит это не монтаж? — повернулся к ней отец. — Это подлинная запись?

— Бабушка наняла Ермолаева, чтобы он убил мою жену и ребенка, — Никита очень старался держаться, но голос все равно выдавал, — никому не нужен был выкуп.

— Я не могла допустить, чтобы этой девчонке с улицы достались деньги Фон-Росселя, а ее ребенок стал прямым наследником, весь наш план делался бесполезным, — бабка сидела в кресле прямая, как палка, и Никиту затрясло.

— Этот ребенок мой сын, твой правнук, бабушка, — он не говорил, а с трудом цедил сквозь зубы.

— Все и так оказалось бесполезным, мама, ты не получила деньги, — отца тоже явно трясло, и у Никиты с души свалился не то что камень, а целая каменная гряда.

— Я уверена, что та наследница — обычная мошенница, она ненастоящая, она так и не захотела встретиться со мной, сколько я ни пыталась с ней связаться.

— А вот здесь ты ошибаешься, — Никита сделал глубокий вдох, — она настоящая. Это моя Саломия. Она осталась жива, Беккер следил за ней после того, как использовал ее ДНК и случайно выяснил, что она и есть та самая Фон-Россель. Он подбросил ей «жучок» и сумел выследить до поселка, где ее держали, он успел раньше меня, вынес ее из огня, а потом дал послушать эту запись.

— Бедная, бедная девочка… — мать зажала рот ладонями, отец смотрел, не мигая, а бабка побелела как полотно.

— Как? Не может быть...

— Ее мать — дочь Урсулы Звягинцевой-Фон-Россель, Беккер провел расследование, девочку после пожара в детдоме увезли в соседнюю область, там ее сразу же удочерили Вербницкие. Саломия — это Сальма Фон-Россель, моя жена, а Данька мой сын. Ты убила мою семью, — Никита дышал часто и тяжело, глядя исподлобья на ту, которую теперь назвать бабушкой не поворачивался язык.

— Данечка, — прошептала мама, опираясь на стул, — наш мальчик, живой…

Сухие пальцы скрючились и судорожно вцепились в ручки кресла, бабка рывком поднялась, подалась вперед, и Никита невольно отшатнулся, сраженный огнем, пылающим в глубине выцветших глаз. По морщинистым щекам текли крупные слезы, бескровные тонкие губы дрожали.

— Она жила здесь, моя девочка, рядом со мной, росла, а я не знала, я похоронила ее, — шептала она, а потом перевела взгляд на Никиту. — Не твою семью, Никита, а свою. Это я, я Урсула Фон-Россель.

— Мама, что ты такое говоришь? — вскинул голову отец. Бабка вытянула вперед руку, будто останавливая его.

— Нет, Саша, я тебе не мать. Вы чужие мне, всегда были чужими, а моих нет, ни Вани, ни моей девочки. Если бы я знала, что Саломия… Если бы я только знала!...