За мгновения до... - Виктория Мальцева (2020)

День Х начался как день Х: мне приснился сон — алое море, и я тону в нём, захлёбываясь водой с металлическим привкусом, но, что хуже, в море обитают змеи, и чем глубже я опускаюсь на дно, тем их больше, и тем меньше мои шансы спастись. Я отчаянно пытаюсь отбиваться, но внутреннее глубинное «знание» неизбежности поражения медленно поглощает мою душу, делая руки слабыми, ноги бессильными. Наконец, глаза видят, как к груди приближается одна из ядовитых тварей, а руки беспомощны, они не слушаются моих приказов, безвольно плавая в спокойной кровавой воде. Я жду укус, и он происходит: жуткая боль прямо посередине груди, в том месте, где красуется татуировка алого мака. Я чувствую, как яд распространяется по моему телу — фатально, неумолимо, как проникает в сердце, как сковывает удушающим спазмом, как боль разрывает меня на части, делая дальнейшее существование невозможным. Неразумным.

Просыпаюсь с криком и мокрым от пота лбом, тру грудь в месте приснившегося укуса, продолжая чувствовать боль, хотя сон давно сменился реальностью.

Дамиен держит меня обеими руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, почти кричит:

— Это просто сон, я рядом, я всегда буду рядом! Ничего не бойся, что бы ни случилось — я всегда с тобой!

И чуть позже:

— Я люблю тебя! Я так тебя люблю…

В то утро мы в последний раз занимаемся любовью.

Дамиену тоже что-то снилось — я вижу это в потерянности выражения его лица, в странности более долгих, чем обычно, взглядов, в неосознанности его рук, сжимающих мои, в постоянном желании почти неотрывного физического контакта.

— Мы ведь в любом случае будем вместе? Что бы ни произошло? Как бы они не отнеслись? — то ли спрашивает, то ли утверждает за завтраком.

Я впервые вижу его настолько неуверенным и напуганным. Это не Дамиен, он совершенно не похож на обычного себя, всегда чётко знающего, чего ждать от жизни и почему.

— Мы будем вместе! — отвечаю то, что он хочет услышать, и стараюсь звучать максимально уверенно.

Мы с ним словно поменялись местами. Я даю ему точку, на которую можно опереться, вопрос лишь в том, на что опереться самой.

После еды и утреннего кофе напряжение рассеивается, и Дамиен, улыбаясь своей хитрой улыбкой, журит меня, что слишком долго собираюсь, ведь у нас на сегодня запланировано столько дел. Я отвечаю, что вместо ожидания и упрёков разумнее выгнать машину и прогреть её, если он не хочет, чтобы наши задницы примёрзли, как обычно, к его кожаным сидениям. Дамиен целует мой нос и со словами «Да, мой генерал!» уходит в гараж.

Потратив первую половину дня на долгий шопинг, приезжаем домой и, разгрузив пакеты и коробки, распихав в холодильник и кухонные шкафчики привезённое, заваливаемся на диван в столовой, чтобы передохнуть и, наконец, спокойно обняться, что к этому моменту обоим уже нужно как воздух.

Дамиен снизу, я сверху, его руки на моей спине, ягодицах, бёдрах, под свитером и на груди, губы — на моих губах.

— Я люблю тебя! — шепчет между поцелуями.

— Я тебя тоже! — отвечаю.

— Знаешь, я думаю, они уже давно всё поняли, — неожиданно сообщает.

— Почему?

— Мы ездили вдвоём в Италию — после этого только идиот не догадается!

Или тот, кого достаточно убедительно дурачат. Я помню конец июля, когда Дамиен предупредил отца перед самой поездкой о том, что мы уезжаем, мать позвонила мне шесть минут спустя, и после её вопросов «В Италию? Вдвоём?», вернее, вследствие того тона, каким они были заданы, я поняла, что либо ложь, либо Италии мне не видать как собственных ушей. И заверила мать, что мы собрались в Европу всей нашей компанией, ну, почти всей — кроме Мелании. Мать расстроилась, но поверила.

Поверила, потому что даже в самых ужасных ужасах, способных зародиться в её голове, версии, в которой я претендую на место прекрасной Мелании, не могло существовать в принципе.

— Пойдём наверх! — просит, и я чувствую животом, что он не шутит.