Рыцарь нашего времени - Елена Михалкова (2008)

А затем с недоверчивой радостью наблюдал, как с каждой неделей Колины записи становятся все более понятными, как постепенно исчезают из них безумные сочетания, не имеющие смысла, словно мальчик нащупал хвостик ниточки, выводящей его из лабиринта, и теперь медленно идет, не выпуская ее из рук, иногда ступая ошибочно, но быстро возвращаясь на правильный путь. Поначалу Коля записывал все, что видел вокруг, но со временем стал фантазировать, придумывать все более сложные сюжеты, иногда создавая целые фантасмагории.

Никто не заметил, в какой момент он начал сочинять стихи. Выяснилось это почти случайно, когда на родительском собрании в конце года классная похвалила Владислава Захаровича за то, что тот привил внуку любовь к поэзии, и продемонстрировала подшивку стенгазеты. В каждом номере печатались Колины стихи. К изумлению Чешкина, он не увидел в них той несуразности, что в текстах: это были, безусловно, совсем детские, но очевидно талантливые стихи – со свежей рифмой, неизбитыми метафорами, осознанной аллитерацией. «Надо же, – думал ошеломленный Владислав Захарович, возвращаясь домой с собрания. – А ведь Коля и впрямь талантлив! Мальчик мой...»

Он записал внука в литературный кружок при Доме пионеров, но Коля после двух посещений наотрез отказался туда ходить. Он не терпел никакого принуждения, а его уговаривали писать на заданную тему. Мальчик продолжал сочинять сам, исписывая одну тетрадь за другой: все их Владислав Захарович нумеровал и бережно складывал в шкаф, с радостью констатируя, что и без всякого кружка внук пишет все лучше и лучше.

Когда Коля перешел в шестой класс, Чешкины переехали, и ему пришлось менять школу. Так он оказался в одной компании с Ланселотом, Швейцарцем и Крапивиным. Неожиданно они подружились – троица взяла нечто вроде шефства над новичком, оказавшимся достопримечательностью класса: стихи Чешкина даже регулярно публиковали в «Пионерской правде».

И Денис, и Сенька, и Димка ощущали одно и то же: их странноватый новый друг нуждается в защите. И по молчаливому уговору не давали Колю в обиду. Они стали завсегдатаями дома Владислава Захаровича, и тот привязался к мальчишкам, испытывая к ним огромную благодарность за то, что они дружат с его внуком. Когда все четверо собирались в Колиной комнате, к ним приходила Полинка, но ее не прогоняли: по тому же молчаливому уговору на девочку распространялась аура неординарности старшего брата.

До семнадцати Колиных лет Владислав Захарович дожил в счастливой уверенности, что все тревоги о психическом здоровье внука остались в прошлом. Чем старше становился Коля, тем заметнее было, что он слегка «не от мира сего», но дед утешал себя мыслью, что парень понемногу адаптируется, и не последнюю роль в этом играют его друзья.

На следующее утро после своего дня рождения Коля проснулся в квартире один. Был выходной день раннего лета. Полину дед повел в кружок танцев, которыми она занималась с шести лет, Крапивин со Швейцарцем собирались зайти после обеда, чтобы всем вместе поехать купаться в прудах Стрешневского парка. Коля лежал в кровати и смотрел на пятна света на потолке. Вдруг совершенно очевидно стало для него, что, шагнув из окна, он не упадет, а превратится в одно из этих солнечных пятен, и сможет бегать по потолку, ощущая шершавость побелки, и быть невероятно счастливым, таким счастливым, каким не может стать ни один человек при жизни.

В квартире стояла тишина, но из двора доносилась играющая в чьей-то машине песня «Биттлз».

– Айм фоллоу зе сан, – пропел Коля вслед за ливерпульской четверкой и негромко рассмеялся.