Рыцарь нашего времени - Елена Михалкова (2008)

– Вы свой талант не знаете! – сказал он Владиславу Захаровичу. – У вас дар – с людьми общаться, а не кристаллы бессловесные изучать. Между прочим, редкое качество. Соглашайтесь, что вы теряете!

Но Владислав Захарович отказался.

– Я, Паша, масло от акварели не отличу, – сказал он. – Что я там буду делать, в твоем салоне? Спасибо за предложение, но я для тебя кандидатура все же неподходящая.

Разочарованный предприниматель уехал, а Чешкин, вспоминая разговор, посмеивался до самого вечера. Ваза со шприцами, надо же...

Однако два дня спустя он шел мимо помещения, которое купил Паша, и спустился вниз. Оглядел темную комнату, покачал головой и вышел. А на следующий день Владислав Захарович принял предложение одного из знакомых: знакомый пытался организовать бизнес по продаже трикотажных изделий, и ему нужен был человек, который согласился бы отправиться в Цхинвали для закупки пробной партии товара на трикотажном комбинате, а заодно наладить связи с директором комбината. Узнав о согласии Чешкина, знакомый очень обрадовался:

– Слава, я полностью на тебя полагаюсь! – сказал он. – Ты с людьми умеешь договариваться получше всех этих... молодых.

Чешкин, слегка раздосадованный тем, что его так прямо, в лицо, зачислили в разряд «немолодых», в то же время не мог не вспомнить слова Паши. Он удивленно пожал плечами: чего же сложного – с людьми общаться? Подумаешь, способность!

Приехав в Цхинвали, он быстро убедился в том, что поездка его оказалась напрасной тратой времени и денег. Комбинат разваливался, как и все в стране, и никакого трикотажного бизнеса с ним сделать было нельзя. Владислав Захарович вышел из проходной и побрел по улочкам, освещенным ярким полуденным солнцем, вдыхая запах свежей земли и теплого асфальта, с любопытством разглядывая незнакомую архитектуру. На противоположной стороне улицы он увидел вывеску – «Художественный салон», и, повинуясь безотчетному импульсу, зашел внутрь.

В салоне никого не было. Чешкин двинулся вдоль стены, рассматривая картины, и, наконец, дошел до одной – самой большой, висевшей в освещенном углу. Это был пейзаж... нет, не пейзаж! Владислав Захарович не мог подобрать определения тому жанру, в котором неизвестный ему художник написал свою работу. На картине был город – улочки, которыми он шел минуту назад, дома, которые он разглядывал... Но все было написано яркими, невероятно насыщенными цветами, в полудетской, нарочито примитивной манере. В центре картины художник написал высушенного, как мотыль, старика, продающего дыни с арбы. Груда дынь на ярко-коричневой поверхности светилась сочным золотым цветом, зеленые прожилки на их кожуре казались венами на желтой коже. Все на картине было невероятно живым – и старик, и арба, и дыни, одна из которых готовилась покатиться от нечаянного толчка телеги, упасть под ноги, расколовшись об пол, обнажить тающую ароматную мякоть. Широкие мазки чернильно-синего, черного, фиолетового прокладывали дорогу по теневой стороне улицы, создавали прохладу, манившую под своды крыш. В небе художник столкнул между собой оттенки бутылочного и травяного зеленого, и оранжевая кошка, гревшаяся на одной из крыш, казалась таким же сочным плодом, как и дыни, возлежащим на фоне качающейся за ним воды, почему-то на время обратившейся в небо.

Владислав Захарович вырос на классической живописи. Ничего подобного он никогда не видел. Он вспомнил импрессионистов, но даже его знаний хватило на то, чтобы понять: художник работал в другой технике, смелой, новаторской.

– Я вижу, вам нравится работа Сабеева? – спросил мелодичный женский голос.

Чешкин обернулся и увидел хрупкую черноволосую женщину с седой прядью, с улыбкой смотревшую на него.

– Он сам из Южной Осетии, и видели бы вы, какие у него натюрморты! Разрешите представиться... Я – директор нашего салона. – Она назвалась, заинтересованно посмотрела на него. – А вы, простите?.. Что вас привело к нам? Любопытство?