Теория зла - Донато Карризи (2019)

Бериш извлек из кармана пиджака вчетверо сложенный листок. Одной левой, небрежным движением кисти встряхнул его, как заправский фокусник, и развернул перед заключенным. То был фоторобот Господина доброй ночи. Бериш поднес листок к зажигалке.

– Что он еще задумал? – возмутилась Шаттон. – Еще две минуты, и я прекращаю этот балаган.

Тем временем на мониторе лицо пиромана сияло от восторга, как у ребенка, которому не терпится начать новую игру.

– Что еще говорил тебе твой учитель? – не отставал Бериш.

Майкл, казалось, совсем отрешился, рука его дрожала, выводя каракули, карандаш местами прорывал бумагу.

– Что иногда нужно спуститься в глубины ада, чтобы узнать правду о самих себе.

Бериш подстегнул его:

– И что там, в глубинах ада, Майкл?

– Вы суеверны, агент?

– Я – нет. Почему ты спрашиваешь?

– Иногда, если знаешь имя демона, достаточно позвать его, и он ответит. – Карандаш, который бегал по листку блокнота, был стрелкой прибора, измеряющего напряжение.

Зачем Бериш потакает этому безумию? Мила не могла взять в толк. Спецагент сводил на нет все их усилия, предоставляя Майклу Ивановичу возможность лишний раз подкрепить версию о душевной болезни. А времени в их распоряжении уже почти не осталось.

– Ступайте и прекратите этот цирк, – припечатала Судья. – Я уже насмотрелась.

Но Бериш не дал им времени вмешаться. Он загасил огонек и вынул изо рта сигарету. Восторг на лице пиромана померк, словно кто-то потушил пламя.

Бериш сунул зажигалку в карман и скомкал фоторобот:

– Ладно, Майкл. Думаю, этого достаточно.

Мила не знала, что и сказать. Джоанна Шаттон явно нацелилась на то, чтобы потребовать у нее отчета за то, что случилось.

Клаус Борис повернулся к подруге:

– Мне очень жаль.

Потом они вместе вошли в кабинет, где происходил допрос.

Майкла Ивановича только-только успели отвести в камеру, как Судья налетела на Бериша, всячески понося его, – голос начальницы гремел по коридору.

– Ты покончил со всем, не только с этим делом. Я лично позабочусь о том, чтобы ты больше не смог ставить палки в колеса. – Потом пошла еще дальше: – Ты неудачник, Бериш. Сама не знаю, почему мы не вытурили тебя много лет назад, когда представился случай.

Мила видела, что спецагент, никак не реагируя на эти речи, под градом упреков оставался невозмутимым, как всегда. Ей в голову закралось ужасное подозрение: а вдруг этот шутовской допрос Бериш провел в отместку за то, как обошлись с ним. За то, что Гуревич, не устоявший перед подкупом, взвалил на него вину. За то, что Шаттон продолжала выгораживать продажного полицейского даже после его смерти, просто чтобы сохранить лицо. И наконец, мстя всему Управлению и тому, что оно призвано защищать.

И, что хуже всего, Мила помогла Беришу отыграться, полагая, как последняя дура, что он просто хочет реабилитироваться.

Спецагент поправил галстук и как ни в чем не бывало двинулся к выходу, но Шаттон, которая, конечно же, не привыкла к тому, что ее игнорируют, преградила ему дорогу:

– Я с тобой еще не закончила.

Бериш одарил ее теплым взглядом:

– Тебе что-нибудь известно об идеомоторной реакции?

Услышав этот вопрос, глава Управления рассвирепела еще пуще:

– Опять антропология?

– Нет, психоанализ, – покачал головой Бериш. – Так определяются непроизвольные движения, отражающие некий сложившийся в уме образ.

Шаттон хотела было что-то сказать, но инстинкт, позволивший ей сделать карьеру, остановил ее.

Бериш продолжал:

– Жест или фраза допрашивающего вызывает определенную реакцию у допрашиваемого. Поэтому я показал ему огонь.

– И что дальше? – спросила Шаттон, уже более сдержанно.