Спящие красавицы - Стивен Кинг (2018)

К уголовной ответственности его привлечь не могли, он в этом не сомневался – слово крэковой шлюхи, даже двух крэковых шлюх, никогда не перевесит слова Дона в суде, – но работы он определенно мог лишиться. Начальник обещала принять меры после еще одной жалобы.

Дон мерил шагами кабинет. Мрачно раздумывал над тем, не являлась ли вся кампания Коутс против него проявлением некой извращенной, ревнивой любви. Он видел фильм с Майклом Дугласом и Гленн Клоуз[25], который нагнал на него страха. Отвергнутая женщина могла пойти на многое, чтобы отравить тебе жизнь, с этим не поспоришь.

Мысли его на короткое время перескочили к матери. Она как-то призналась, что советовала бывшей Дона, Глории, не выходить за него, потому что «ты, Донни, ни одной юбки не пропустишь». Конечно, этим она обидела его до глубины души, ибо Дон Питерс любил свою мать, любил ее холодную руку на своем горячечном лбу, когда болел в детстве, помнил, как она пела ему, что для нее он – свет в окошке, ее единственный свет в окошке. Чтобы собственная мать пошла против него? Что это говорило о ней? К вопросу о властных женщинах.

(Он подумал, что надо бы позвонить матери и узнать, как она, но отверг эту мысль. Она большая девочка.)

Сложившаяся ситуация попахивала женским заговором: соблазнить и предать. Решающим фактом было то, что эта чокнутая в камере 10 как-то узнала о вызове начальника. Он не собирался утверждать, что они все в этом замешаны, нет, он еще не выжил из ума, но не стал бы утверждать и обратное.

Дон присел на край стола и случайно сбросил на пол маленькую кожаную сумку.

Он наклонился, чтобы поднять ее. Сумка напоминала косметичку для зубной щетки, какую берешь с собой в поездку, но кожа была отличного качества. Дон расстегнул молнию. Бутылочка темно-красного лака (как будто цвет ногтей помешает кому-то увидеть, что Коутс – отвратительная ведьма), маникюрные ножницы, щипцы для ногтей, маленькая расческа, несколько таблеток прилосека в упаковке и… пузырек с лекарством, отпускаемым по рецепту.

На этикетке Дон прочитал: Джейнис Коутс, ксанакс, 10 мг.

2

– Джанетт! Ты в это веришь?

От вопроса Энджел Фицрой все внутри у Джанетт сжалось. Во что? В то, что Питерс затолкал ее за торговый автомат с колой и заставил ему подрочить? Головная боль уже перестала быть просто головной болью и превратилась в череду взрывов: бах-бах-бах!

Но нет, Энджел говорила о другом. Не могла говорить об этом. Ри никогда бы никому не сказала, попыталась утешить себя Джанетт. Мысли криками разносились в черепе, едва различимые за взрывами мигрени. Потом Джанетт догадалась – как она надеялась, – о чем говорила Энджел.

– Ты об этой… сонной болезни?

Энджел стояла в дверном проеме камеры. Джанетт сидела на койке. Ри куда-то испарилась. До ужина коридор крыла был открыт, и все, кого отличало примерное поведение, могли по нему гулять.

– Да, конечно, я об этом. – Энджел вошла в камеру, пододвинула к себе единственный стул. – Спать нельзя. Никому нельзя. Для меня это не проблема, я и так сплю мало. Никогда не спала, даже ребенком. Сон похож на смерть.

Новости об Авроре казались Джанетт какой-то нелепостью. Женщины во сне обрастали коконом? Может, мигрень повредила ей мозг? Ей хотелось принять душ, но она не могла заставить себя обратиться к охраннику. Да ей бы и не позволили. В тюрьме жили по правилам. Охранники – ох, простите, дежурные – претворяли эти правила в жизнь. Ты должна делать все, что они говорят, а не то бац – плохое поведение.

– У меня ужасно болит голова, Энджел. Мигрень. Не могу сейчас говорить об этом безумии.

Энджел глубоко и шумно вдохнула через длинный костистый нос.

– Послушай, сест…

– Я тебе не сестра, Энджел. – Голова болела так сильно, что Джанетт не волновала реакция Энджел на грубость.

Но Энджел продолжала гнуть свое: