Гипнотизер - Ларс Кеплер (2017)

Я еще минуту постоял спокойно, рассматривая их, людей, в чьих руках была судьба моего исследования. Как странно: я смотрел на членов правления – и вспоминал своих пациентов. В этот момент они все были в защитной оболочке: их воспоминания, переживания и вытесненные в подсознание чувства слоились в стеклянном шаре, словно неподвижные кольца дыма. Трагично-красивое лицо Шарлотте, тяжелое печальное тело Юсси, бледная уступчивость Пьера, Лидия с ее бренчащими украшениями и прокуренной одеждой, Сибель в вечных париках и дерганая Эва Блау. Мои пациенты – нечто вроде таинственных отражений этих одетых в костюмы, уравновешенных и состоятельных людей.

Члены правления расселись, перешептываясь и беспокойно вертясь. Один из них позвякивал мелочью в кармане брюк. Другой спрятался, углубившись в свой ежедневник. Анника подняла глаза, спокойно улыбнулась и сказала:

– Эрик, прошу вас.

– Мой метод, – начал я, – мой метод сводится к лечению травм посредством групповой гипнотерапии.

– Это мы поняли, – вздохнул Ронни Йоханссон.

Я попытался коротко рассказать о том, что делал все это время. Меня слушали рассеянно; некоторые смотрели на меня, некоторые тяжело уставились в стол.

– К сожалению, мне нужно идти, – сказал через некоторое время Райнер Мильк и поднялся.

Он пожал руку кое-кому из присутствующих и вышел из комнаты.

– Вы получили материалы заранее, – продолжал я. – Я знаю, отчет довольно длинный, но это необходимо. Я не мог сократить его.

– Почему? – спросил Педер Меларстедт.

– Потому что делать выводы еще рановато, – пояснил я.

– А если перепрыгнуть два года?

– Трудно сказать, но модели поведения я вижу, – ответил я, хотя знал, что не должен ввязываться в такой разговор.

– Модели поведения? Что за модели?

– Не хотите рассказать, чего вы рассчитываете достичь? – улыбаясь предложила Анника.

– Я надеюсь выявить ментальные барьеры, которые остаются у человека при погружении в гипноз, определить, как мозг в состоянии глубокого расслабления находит новые способы защитить личность от того, что ее пугает. Я полагаю – и это поразительно, – что, когда приближаешься к травме, к ядру, к тому, что представляет настоящую опасность… Когда под воздействием гипноза вытесненные воспоминания наконец проявляются, человек в последней попытке защитить тайну начинает цепляться за все подряд. И тогда, как я начал догадываться, он перетягивает в существующие в памяти образы материал своих сновидений, только чтобы избежать прозрения.

– Избежать понимания того, в каком положении он находится? – с внезапным интересом спросил Ронни Йоханссон.

– Да, или, точнее, нет… преступников там нет, – ответил я. – Преступников заменяют чем угодно, часто зверями.

За столом стало тихо.

Я увидел, как Анника, которая до сих пор как будто испытывала неловкость за меня, спокойно улыбнулась.

– Так действительно может быть? – почти шепотом спросил Йоханссон.

– Насколько отчетлива эта модель? – спросил Меларстедт.

– Она ясно прослеживается, но еще не подтверждена, – пояснил я.

– А в других странах такие исследования проводятся? – поинтересовался Меларстедт.

– Нет, – неожиданно ответил Йоханссон.

– Скажите, – вмешался Хольстейн, – если сейчас прекратить работу, как, по-вашему, пациент сможет найти новую защиту в гипнозе?

– Можно ли пойти дальше? – спросил Меларстедт.

Я почувствовал, что у меня горят щеки, тихо кашлянул и ответил:

– Я думаю, что при более глубоком гипнозе можно опуститься ниже уровня образов.

– А как же пациенты?

– Я тоже про них подумал, – сказал Меларстедт Аннике.

– Все это, конечно, чертовски заманчиво, – сказал Хольстейн. – Но я хочу гарантий… Никаких психозов, никаких самоубийств.

– Да, но…

– Вы можете обещать, что ничего подобного не будет? – перебил он.