Нет кузнечика в траве - Елена Михалкова (2018)

Оля понимает, что с минуты на минуту разразится один из тех сумасшедших скандалов, которыми славится Пудра. Отец оказывается возле калитки быстрее, чем Оля успевает моргнуть. Его приглушенный голос бубнит что-то неразборчиво – и Маня внезапно успокаивается.

– Обещаешь? – громко спрашивает она.

Отец отвечает коротким кивком.

Оля смотрит вслед уходящей Пудре и думает, что это был не последний ее визит. Теперь она знает, где брать шоколад.

Проходит два дня. Вечером к ним снова стучат, но на этот раз, едва увидев из окна, кто пришел, Оля не выходит из своей комнаты. Зоя Шаргунова маячит за оградой, и слепые ее бельма в сумраке похожи на два бильярдных шара, удачно забитых в лузы. Кажется, если присмотреться, можно даже различить цифры на каждом из них. Бильярдный стол стоит в том кафе, что пороскошнее, и пару раз их с Димкой пускал поиграть пьяненький хозяин, пока кто-то не порвал сукно.

К Шаргуновой выходит мать, долго говорит с ней о чем-то и возвращается слегка озабоченная. Маня снова пропала.

– В который раз уже, – говорит отец.

– Жалко их, – говорит мать.

– Найдется к ночи.

Они забывают о визите старухи почти сразу, но утро приносит тревожное известие: Пудра не нашлась. Бывало, что она задерживалась в чужих садах допоздна, однако ночевать всегда возвращалась домой.

Ее ищут.

Мани нет в школе. Мани нет в подсобке хозяйственного магазина, куда она как-то раз незаметно пробралась, чтобы справить в углу малую нужду. К полудню тревога нарастает. К вечеру старуха Шаргунова приводит дочь в милицию, чтобы написать заявление.

Но заявление уже ничего не решает. Новость облетела заскучавшую Русму, в которой давно не случалось громких событий, и охватила ее, точно огонь – сухой валежник. Отблески его горят во всех глазах.

Жители вовлечены в поиски пропавшей девочки. Маня – в своем роде достопримечательность. В каждом окрестном городке есть вакансия местного дурачка, но только Русма может похвастаться тем, что их дурачок неподдельный. По большей части Маню терпеть не могут, однако сейчас все ее бесчинства забыты. Пропал не просто ребенок, а ребенок особенный, уязвимый; невинная душа, поцелованная Господом в темечко. На глазах Димки и Оли зарождается миф о бедной Машеньке, обделенной умом, но с избытком награжденной душевными качествами; он растает быстрее, чем возник, едва лишь девочку найдут, но пока ее ищут – он необходим. Под его знаменем русминцы собираются на поиски младшей Шаргуновой.

Димка с Олей, которые почти не общались последнюю неделю, встречаются перед своей пятиэтажкой. Они пришли сюда не сговариваясь.

– Думаешь, она наверху? – спрашивает Оля.

– Хрен ее знает. Давно там не был.

Оба медлят зайти в подъезд. Димка задирает голову, силясь рассмотреть, открыты ли чердачные окна.

– Ладно, двинулись. А если она там, как объясним народу наш чердак?

«Наш!» Несмотря на все случившееся, это коротенькое слово внезапно согревает Олю.

– Разберемся. Может, и объяснять ничего не придется.

Но оба уверены, что Маня именно там. Ей больше негде прятаться. Димка мысленно примеряет роль спасителя и обдумывает, будут ли благодарные русминцы награждать его или бить, едва в коллективной памяти всплывет, что Маня регулярно протыкала палкой парниковую пленку и бесстыдно гадила в чужих садах.

Однако чердак пуст. Он пуст той особой необжитой пустотой, которая возникает в комнатах, надолго покинутых людьми, даже если все их вещи остаются на местах. В нем пахнет пылью и голубиным пометом – так никогда не пахло при жизни Аделаиды.

– Ты плед выкинул. Спасибо, Дим.

– Что? – оборачивается Синекольский.

– Плед! Клетчатый наш. Его нету.

– Я не выкидывал…

– Может, Пудра взяла и ушла? – недоумевает Оля.

– Слушай, а правда: где она может быть?

Внезапно до обоих доходит, что здесь действительно что-то не так.