Детство - Василий Панфилов (2019)

С трудом превеликим укротив ярость на царя, власти вообще, соседей по комнате и свою нелепую жизнь, пошёл шататься по улицам, штоб совсем, значица, остыть. А то не дай Боже, попадётся кто под горячую руку! Чуть не два часа мотылялся, а тут встал на тротуаре перед редакционным зданием «Русских Ведомостей», што в Большом Чернышевском переулке, да и размышляю. Мысли после недавней вспышки тяжко идут, медленно.

— Вы сюда, молодой человек? — Вежливо поинтересовался упитанный молодой господин, едва ли вышедший из гимназического возраста.

— А? Да… к Владимиру Алексеевичу.

— Как вас представить?

— Голым на корове с цветами в руках! — Вырывается ёрническое, откуда-то из прошлой жизни, — Гхм… простите, сударь. Очень уж тяжёлую информацию недавно узнал.

— Н-да, — Крутит тот головой, — Узнаю знакомцев Владимира Алексеевича. И всё же?

— Скажите пожалуйста, што Егор из Сандунов просит о встрече.

Несколько минут спустя показался Гиляровский, тут же махнувший рукой швейцару и втянувший меня в вестибюль.

— Слышал уже, — Загрохотал он, подымаясь по ступенькам наверх, — Серёженька обиделся немного, но всё же оценил ваше едкое чувство юмора.

— Передайте ему мои…

— Пустое! — Махнул тот рукой, обрывая фразу, — Настоящие репортёры на такие вот перлы не обижаются! Вот увидите, он ещё блеснёт вашей остротой! Вы как, не против?

— Дарю!

— Вот и славно! Серёженька! — Замахал он рукой, — Молодой человек искренне извиняется и дарит вам эту остроту, цените!

Серёженька, одетый в потёртый, модный в прошлом десятилетии костюм, отбил поясной поклон, коснувшись рукой пола, и скрылся в одной из редакционных комнат.

— Шут! — Одобрительно сказал Владимир Алексеевич, вталкивая меня в один из кабинетов, замахав руками на находившегося там мужчину. Тот кивнул понятливо и вышел, прихватив с собой стопку бумаг, — Ну-с… рассказывайте.

Запинаясь поминутно, рассказываю ему о проблемах с документами.

— Не знаю, к кому и обратиться, Владимир Алексеевич.

— Так, — Усадив на стул, он промокает мне глаза чистым платком, — не реви! Оставь себе… Неприятно, но решаемо. Погоди… ты ведь тот самый плясун знаменитый, так почему же к купцам… А! Не объясняй! Глупый вопрос, с нашими купчинами лишний раз лучше не связываться — если и помогут, то сто раз потом пожалеешь о той помощи. На тебе заработают, а ты и должен останешься!

— Мда, — Он вскакивает и начинает расхаживать по кабинету, размышляя вслух, — Проблема есть, но для начала нужно установить точные её границы.

— Для начала, — Гиляровский резко останавливается и тычет в меня перстом, — выяснить, из какого ты сословия! Отставные солдаты из крестьян записываются обычно в мещане, если только не возвращаются в родную деревню. И если это так, то действия твоих опекунов, да и всей общины в целом, становятся незаконными. Если твой отец, а значит и ты, приписан к мещанам, то твои родственники никак не могли распоряжаться твоей судьбой.

— Почему? Тётка ж, хоть не родная!

— При отсутствии завещания тебя должны были передать, — Он останавливается, задумавшись, — Хм… нет, точно не помню, надо с юристом посоветоваться будет. В любом случае, твоё дело не могло пройти мимо мещанского суда или каких-то мещанских сообществ того города, к которому приписан твой отец. Гм… если приписан, разумеется.

— Оставить тебя на воспитание могли и у тётки, но тогда, — Продолжает он, — ты бы как минимум знал бы о том. И если! Если я прав, то все права на опеку как твоих родственников, так и сапожника, можно назвать ничтожными.

— А если нет?

— Возможны варианты, — Охотно отзывается тот, — но ничего страшного не вижу. Всё решаемо! Не сразу, разумеется, но полагаю, не к концу лета, так к началу сентября в твоём деле появится какая-то конкретика. А до того… тебе есть где жить?

— Конешно!

— Гм, Хитровка не лучший вариант…