Детство - Василий Панфилов (2019)

— Гля, — Ткнул Ванька грязной рукой, — Вишь там? Где Безносиха? Атаман наш маруху свою выгуливает. Кокаину нанюхалися и на тебе! Таки важные!

В голосе Ваньки зависть к щастю взрослого почти што мущщины. Шутка ли? Четырнадцать лет чилавеку! У огольцов[38] атаманит, у поездошников[39] успеват. Девка у его, денежки на кокаин.

Я думал было, что ён к тому же мущщинскому относится, что и табак с винищем, но нет! Тот-кто-внутри как разбушевался, ажно дурно стало, голова-то закружилася мало не до омморока. Такие картинки гадские в голову насовал, что я теперя к кокаину-то и на выстрел не подойду! И к ентим… марухам. Нос хочу чтоб цельный был, а не провал на его месте, сифилитический.

Ванька хучь и знакомец мне, и судбинушки похожи, ан нет! Я пущай и убёг от хозяина, так на Хитровке всю жизню провесть не хочу, нетушки! Не знаю пока, что да как, но вылезу из ямы энтой. Стану чилавеком, может быть даже энтим… телеграфистом! Или писарем где, тоже недурственно.

А Ванька, ён убежал всего-то по осени, а уже свыкся с бродяжничеством. Только и думает думушку, как вырастет, и начнёт марух выгуливать перед людями.

Общаимся вежественно, ан дружком мне никогда не станет. Тому-кто-внутри Ванька сильно не пондравился. Гнилой, говорит. И огольцы все эти с форточниками тоже не ндравятся. Вообче, сильно не хочет, чтоб я в разбойники шёл. Как подумаю, так сразу картинки всякие тюремные, и так покудова голова не разболится.

— Опрокинули сёдни лоток, — Важно рассказывает Ванька, — да и расхватали! Мелочёвка всякая нитошная. Она, ежели по отдельности закупать, так гроши стоит. А когда чуть не пол лотка захапали, так и вышел навар! Я выпил чутка да долги картёжные отдал…

Вздыхает.

— … ишшо рупь с полтиной должен остался.

«— Быт примитивных аборигенов», — Просыпается Тот-кто-внутри и показывает картинку с голыми коричневыми дикарями. А что? Гляжу на Ваньку внимательно, отчего тот важничает — думает, что завидую и восхищаюсь, значица. А и правда ведь — чисто энтот… обориген! Кости в носу нет и портки носит, а так один в один. Только у оборигенов кожа тёмная, а у энтова — душенька. А кто из них более дикой, я так сразу и не скажу.

Слухаю его, да поглядываю на площадь, где люд гуляет. Нищие выползли, огольцы, поездошники, фортачи[40] и ширмачи[41], проститутки. Кто гулеванит напоказ, кто на милость чью надеется, кто дружков для будущего дела разыскивает.

Ну и мужики-ночлежники с работ возвращаются. Гляжу-выглядываю, где там мои земляки? Агась!

— Давай, Ваня, — Хлопаю по плечу, — пора мне!

Сползаю с кучи и бегом до своих. Встречать, значица. Они же как телята малые, теряются в такой толпе. Взрослые вроде мущщины, крепкие и не сцыкливые, а затолкают-затеребят… теряются! Не знают, когда в ухо дать нужно, а когда за тряпицу за пазухой, где денежка хранится, хвататься.

А у меня само-собой выходит, будто и вырос не в деревне, а в большущем городе. Недаром — попаданец, не абы кто! Заколдованный, значица.

— Отстань-ка! — Налетев, толкаю в грудь ширмача, — Не замай земляков!

Тот хоть и постарше, мало что не пятнадцать, а отступает. За мной самонастоящие разбойники стоят. Дружим с ими, значица. И на кулачках, опять же, умею.

Я в первые дни на Хитровке ух как подрался-то! Чуть не десять раз, да не с годками, а всё с мальчишками постарше. Одного только не побил, а сам колотушек отхватил. Но отхватил-то вроде как и я, ан рёбра целые и голова не гудит, а ён об лобешник мой да локти руку сломал. Хваталку, значица. Не сразу и вскрылось-то, не заметил ён в горячке.

Теперя всё, не трогают. От людёв сурьёзных разбойники защищают, значица. А с мальчишками сам, взрослые в таки дела не лезут. Ну вот и справился сам.

— Твои, Конёк? Не признал!

— Не признал, — Ворчу для порядку и тяну земляков до комнаты, — Как же!

Мужики посмеиваются и вроде как шутейно, а слухают меня.

— Конёк, ишь ты! — Посмеивается один, — Пошто так?